Вторник, 1 мая 1973. «Светлый»
Пасха. Страстная. Чуть-чуть омраченные мелким раздражением на суету в алтаре (четыре священника, пять дьяконов!), но в основном светлые, такие, как нужно. И все, что нужно. Я убежден, что если бы люди услышали по-настоящему — Страстную, Пасху, Воскресение, Пятидесятницу, Успение, не нужно было бы Богословие. Оно все тут. Все, что нужно духу, душе, уму и сердцу. Почему люди могли веками спорить об justificatio[1], об искуплении? Все это в этих службах не то что раскрывается, а просто вливается в душу и в сознание. Но вот удивительно: чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что большинство что-то другое любит и чего-то другого ждет от религии и в религии. Чего-то, что я ощущаю как идолопоклонство, что делает контакт с «религиозными» людьми таким мучительным.
Пятница, 4 мая 1973
Все эти дни — пасхальные Литургии и крестный ход. Пасха как «вечность». Повторение неповторимого.
Светлый Вторник, 16 апреля 1974
Страстная и Пасха с обычной для них напряженностью, нарастанием, полнотой. Всегда волнуюсь о том, чтобы все прошло хорошо, и, слава Богу, всегда тот же подарок с неба. И опять то же чувство: как легко все это — всю эту красоту, полноту, глубину — превратить в «самоцель», в «идола». Ибо как только применишь это к жизни — страшное сознание, что в жизни это — крест. То, чему учит, что раскрывает Страстная и Пасха, — это такой замысел о жизни и победе, который действительно, как оружие, «проходит сердце».
Светлый Понедельник, 11 апреля 1977
Еще одна Пасха. И всегда мысль — а вдруг последняя? Еще раз — белая тишина Великой Субботы, прорыв пасхальной ночи, солнечная пустота воскресного дня. И опять — «il faut tenter de vivre…». Писать обо всем этом нельзя и не нужно. Только острое чувство: все это, действительно и только, по милости Божией, это разрушение смерти в нас. Ибо, конечно, смысл Пасхи, а значит и Церкви — в разрушении смерти. Продолжающееся сошествие во ад — Жизни. И дар нетленной жизни. Поэтому и все настойчивые «воскресни», «возстани» — это не «инсценировка» прошлого, не «символизм», а мольба о том, чтобы все это совершилось и совершалось в нас и с нами, в Церкви, в мире. «Смерти Царство разрушаеши…» Пасха — это передавание нам содержания веры как силы, как радости, как реальности, как Царства. Только от нас зависит «воистину воскресе» — от нашей веры, от степени нашего самоотождествления с «Царством смерти», в которое снизошла Жизнь, чтобы его разрушить.
Великая Пятница, 28 апреля 1978
Ожидание и исполнение. Кажется, никогда не кончится пост, не сдвинутся с места эти безконечные сорок дней… Затем в Лазареву субботу — «несбыточной» кажется Пасха… Но вот всегда приходит и всегда застает врасплох. Вот уж действительно: «Се жених грядет в полунощи…». Чувство такое, что совсем и не ждал и не готовился, что все равно безнадежно вне чертога…
Великий Четверг вчера — и всегдашнее чувство, что времени нет… Что это не он к нам приходит, а мы возвращаемся к нему, снова в него погружаемся, что он снова дается, даруется нам. «И Я завещаю вам, как завещал мне Отец, Царство…»[2]. Что вся сила «литургии» Церкви именно в том и состоит, что она дает нам возможность этого возвращения, этого погружения… И, наконец, что «духовная» жизнь в том, чтобы там быть, а не только к «там» иногда и, притом, символически прикасаться… «На горнем месте высокими умы…».
Понедельник, 14 апреля 1980
За спиной — Страстная и Пасха: чудные, незаслуженно радостные, полные, «утоляющие»…
Великая Суббота, 25 апреля 1981
Перед уходом в церковь на любимейшую из любимейших служб: крещальную, пасхальную Литургию Василия Великого, когда «спит живот и ад трепещет…». И пишу только для того, чтобы сказать это. Это день моего «обращения»: не от неверия к вере и не от нецерковности к церковности и т.д., нет, — обращения внутри веры, внутри Церкви к тому, что составляет «сокровище сердца». Несмотря на греховность, лень, равнодушие, на почти постоянное, почти сознательное отпадение от этого сокровища, на небрежение в буквальном смысле этого слова. Не знаю, как, не знаю, почему, действительно, только по милости Божией, но Великая Суббота остается средоточием, светлым знаком, символом, даром всего. «Христос — новая Пасха…». И ей, этой «новой Пасхе», что-то во мне говорит с радостью и верой: Аминь.
Светлый Понедельник, 27 апреля 1981
Изумительная Пасха: по радости, по торжественности, по лучезарным весенним дням. И, главное, эта толпа молодых, празднующих Пасху с такой силой, так действительно всем существом. И после длинной субботы и длинной ночи та же толпа и на вечерне, и сегодня на Литургии.
Среда, 3 июня 1981. Отдание Пасхи
Отдание Пасхи. Я только что вернулся из церкви, с чудной пасхальной службы, и хочу просто подтвердить написанное вчера: да, для этого и в каком-то смысле — только для этого оставлена в мире Церковь. Чтобы снова и снова могли мы сказать: «Хорошо нам здесь быти…»[3].
Великий Понедельник, 12 апреля 1982
Вербное Воскресенье — праздник Царства, праздник воцарения. Так ясно, празднуя его, что вся Страстная — это явление Царства. Вход Господень в Иерусалим: явление Царя. Тайная Вечеря — явление Царства. Крест — воцарение, победа Царя. Пасха — начало вечной Пасхи, вхождение на небо… «И отверз еси нам райские двери…».
Светлый Понедельник, 19 апреля 1982
Чудная Пасха. Лучезарная весна.
Цит. по: Протоиерей Александр Шмеман. Дневники. 1973–1983. — М.: Русский путь, 2005.
Подготовила к публикации Е. Дорман
[1] оправдание (лат.).
[2] Лк. 22:29.
[3] Мф. 17:4.
Комментариев нет:
Отправить комментарий