пятница, 10 января 2014 г.

И. А. Забежинский ЗАТКНИТЕ ЕМУ РОТ!



Илья Аронович Забежинский
+7-921-645-96-07 
marketri@yahoo.com 

ЗАТКНИТЕ ЕМУ РОТ!


Удивительнейшие вещи происходят! Забавнейшие, скажу я вам. И все вокруг фигуры и деяний отца протодиакона.
Известнейшие люди, светлейшие умы, лучшие церковные головы шарятся по сетям в поисках союзников "против". Причем берут в союзники даже тех, кого еще вчера в союзники ни за что бы не взяли!
Мэтры. Церковные наши мэтры, которые свысока взирают на камменты к своим высоким церковным мыслям в своих же эФБешных блогах. Которые никогда не снисходят до того, чтобы ответить на послания в личке от незнакомцев. Никогда не унижаются до того, чтобы прокомментировать чью-то чужую мысль в чьем-то чужом блоге... Что такое? Поглядите-ка… Как будто рыщут по сети в поисках мнений, схожих с собственным. Как будто ищут поддержки.
Смотришь, тут репличка, там лайчик, а здесь вдруг сердечное братство.
- Вы согласны, что это невозможно? Невозможно! Согласны Вы?
- Ну, что Вы, я всегда говорил, что он никакой не богослов. Да он и не профессор! Да и все профессора подтвердят!
- Да, что Вы! Этому просто нет названия! И я даже скажу Вам по секрету: когда же этому положат конец?!? Ведь нельзя же, чтобы так!!! Надобно же положить конец!
- Да, заткните ему уже, наконец, рот! Эй, кто-нибудь! Сделайте хоть что-нибудь, чтобы он заткнулся!

Всегда есть люди, которых мы не любим. Но против тех, кого мы не любим сейчас больше всего, мы возьмем с собой даже тех, кого мы не любим обычно.

А знаете, почему так? Отчего этот поиск сомнительных союзников? Отчего это мельтешение в сети? Отчего это нам вдруг не на что опереться?
Осмелюсь предположить.

Тяжесть обвинений.
Мы не понимаем, как жить теперь с этими обвинениями.
Тяжесть ПУБЛИЧНЫХ обвинений в самых гнусных с точки зрения традиционного российского общества деяниях. Обвинений, от которых не скрыться и не отмыться уже будет никогда. Потому что если в Церкви мы еще можем велеть всем:
- Никшни!
То на нецерковный роток, ну, уж очень трудно нынче накинуть платок.
А это, я вам скажу, не история про пляшущих девиц. И не про душевно больного, который иконы порезал или храм поджег. И даже не про теток с голыми титьками, которые кресты пилили. И не либеральные провокации с нанопылью. Против чего мы всей полнотой выходили на стояние. Помните?
Это истории другого рода. Это истории, знаете, про голых мужиков в постели с голыми мальчиками. Причем голые мужики не забывают из этой же постели именовать себя духовной скрепой нации.
Позовут ли нас и нынче на стояние? Назовут ли нам уже поименно предателей в рясах?

И вот это – еще один момент, вызывающий у мятущейся просвещенной церковной публики беспокойство.
Молчание верхов. Потому что всегда понятно, где добро, а где зло. Даже если сомнения берут. Я по себе знаю. Только засомневался в правильности генеральной линии Церкви, тут же тебе сверху правильность этой линии подтвердили. И все в порядке. Все на своих местах. А тут – не то. Нет, не то… Верхи молчат, понимаете. Ничтоже вопреки глаголют. Ничтоже…

А знаете почему? Сами не понимают, чего глаголать. Установки нет. Команды нет. Все, кто команды на глаголание раздают, все в отпуске. Все эти светлые головы со Старой площади, они отдыхают пока. Пустые кабинеты, и мобильники в роуминге.
Но уже есть вещи подозрительные, чрезвычайно подозрительные. Скажу какие.

Информация про то, что отца протодиакона сняли из профессоров, была транслирована всеми центральными новостными каналами. Я лично слышал ее в «Вестях – 24». Чего им этот протодиакон дался? Чего? Мало ли у нас протодиаконов? А мы понимаем, что там просто так новость не выложат. Там всегда все со смыслом…
Еще один симптомчик. Газета «Известия» называется. Печатает, понимаешь, совершенно прокураевские материалы. Что такое? Это ж орган подконтрольный все той же Старой площади? Или я чего путаю?
Хотите третье? Пожалуйста. САМ на Рождество не посетил ХХС. Он и раньше, разумеется, бывало, не приезжал. Но так то ж – раньше. А сейчас что бы ему вдруг приехать? Что бы ему вдруг поддержать в трудную минуту? Но нет. Медведева прислал. Дистанцируется. А чего дистанцируется-то?

А вот чего. Я попробую скудным своим умишком, так сказать, поразмышлять.

У САМОГО, похоже, – большие  планы на Церковь. Колоссальнейшие планы на Церковь. Я не готов сейчас клеймить его, обличать, попрекать, что он пытается использовать Богочеловеческий организм не по назначению. Он, САМ, наверное, считает, что так правильно. Что Русскому государству в очередной раз не на что опереться в своем самосозидании и самоутверждении. У него, у нынешнего государства, действительно, нету другой скрепы, нету другого основания. А в моем скудоумном понимании, этой скрепе больше неоткуда и взяться. И он САМ, похоже, понимает это и сделал уже ставку. К тому же, говорят, что он верующий человек. Это дополняет картину.
Так вот, увы, или к счастью. Но он САМ уже все поставил на Церковь. Отступать некуда.

Я осмелюсь утверждать, что в деле этого грандиозного государственно-общественного строительства, основанного на неких консервативных, а он и САМ не раз уточнял, основанного на Христианских ценностях. Так вот ему, САМОМУ, в этом деле знаете, какая нужна Церковь? Знаете? А я вам скажу.

ЕМУ НУЖНА ЦЕРКОВЬ СВЯТАЯ!!!

Только Святая! Только состоящая из святых людей! И никакие наши отговорки про человеческие слабости, про падшую нашу несчастную природу, про Церковь, как общность не святых, но кающихся, они, эти отговорки, не проканают!

Посмотрите, что происходит. Светское государство законодательно утверждает в обществе высочайшие моральные устои. Оно борется с пьянством. Оно централизованно внедряет патриотизм. Оно сажает за приставания к детям. Оно запрещает пропаганду гомосексуализма. Оно в лице своих спикеров уже рассуждает о внутрисемейных отношениях, о супружеской верности и осуждает измены и разводы. Оно, наконец, собирается внести в Преамбулу Конституции слова об особой роли Русской Православной Церкви!
Так неужели же мы смеем надеяться, что они внесут в преамбулу абы кого? Что вот эта очищающая общество от скверны рука государства пройдет мимо нас, пройдет мимо Церкви?
Мы, столь великие надежды возлагающие на государство, как на единственную силу, могущую утвердить правду Божию в одной отдельно взятой нашей стране, отчего мы думаем, что сила эта в своей активности остановится вдруг на пороге Церкви? Отчего мы вдруг возомнили, что государство, решившее исправить посредством трудовой терапии и преподаванием навыков пошива рабочей одежды несколько каких-нибудь срамных девиц, не возжелает однажды поисправлять тем же самым способом каких-нибудь несколько срамных попов или каких-нибудь несколько срамных епископов?

Лафа кончилась! Никто более не благонадежен только по причине клобука, митры или креста на персях. Вот оно! Бодрствуйте, яко близ есть, при дверех!

И ждать, мне кажется, уже недолго. Много времени не займет. Потому что у них там, знаете, чего… У них там, у государства у нашего, есть для этой большой работы по внедрению в Церковь святости и праведности, так вот у них есть все для этого рычаги.
Они не станут переживать, анонимные свидетельства там, у Кураева, или не анонимные. Не станут шариться по эФБешным блогам в поисках поддакиваний и сочувствия.  Они просто заглянут в свои ФСБешные досье. Где все про всех написано.
И тогда мы все узнаем, и, может быть, даже больше того, чем нам сообщает отчаянный отец протодиакон. И у них, которые досье в руках держат, мы доказательств, скорее всего, даже спрашивать не будем. Примем просто так, на веру. И я уже сейчас в сильнейшем расстройстве пребываю от того, чему мы с вами тогда поверим.

И даже представляются мне, знаете, сцены, как в известном кино Рязанова. Когда герой Басилашвили говорит герою Мягкова:
– Скажу тебе прямо, хоть для меня это и нелегко, ты – молодец! Я тебя зауважал! Ты меня стукнул по заслугам.
Это к отцу протодиакону потянулись благодарные просвещенные единоверцы, проводившие ночи в поисках союзников против него.

Я бы очень хотел ошибиться в своих оценках и чтобы ошибся в них мятежный отец протодиакон.
У меня чрезвычайное почтение и личное уважение к отцу Андрею Кураеву. И это не я сказал, что лучше одному протодиакону умереть за весь наш церковный народ, чем всему народу умереть из-за одного отца протодиакона. Но, совершенно очевидно, что очень многие в Церкви думают сейчас именно так.
И я категорически никогда не буду рад вмешательствам государства в дела Матери-Церкви. Хорошо бы нам обойтись без государства, хотя не очень-то в это верю, что сумеем обойтись.

В общем, вы сами видите, я вполне могу ошибаться. Но если это и так, то Путин не ошибается. Он ведь никогда не ошибается.
А пока Путин не пришел:
- ЗАТКНИТЕ ЕМУ РОТ!!!

понедельник, 6 января 2014 г.

«Человек перед Богом».

Митрополит Антоний Сурожский. Отрывок из книги «Человек перед Богом».

Украинский философ Григорий Сковорода сказал в одном из своих писаний, что в жизни замечательно устроено: вещи нужные несложны, а вещи сложные не нужны. Конечно, такие слова можно развить в карикатуру. Но если принять их с трезвостью, то можно увидеть в них указание и на то, как можно жить. Мы очень часто не умудряемся жить, потому что чрезмерно усложняем жизнь. Мы стараемся делать невозможное, проходя мимо возможного. Мы думаем, будто только то достойно нас, что так велико и так далеко, что мы его никогда не достигнем. И если применить этот принцип к евангельским заповедям, то мы можем найти в Евангелии, в словах Спасителя Христа, заповедь, указание чрезвычайно простое на вид, но с которого мы можем начать. Это заповедь о том, что мы должны любить ближнего, как самого себя (Мк. 12:31). Это подразумевает, что мы себя самих должны любить.
И вот на этом мне хочется остановиться. Потому что, если мы не сумели себя любить, мы не сумеем любить кого бы то ни было. Жизнь, опыт показывает, что мы можем одарить других только тем доверием, которое способны дать себе, той любовью, которую можем дать себе, и т.д. Мы можем дать только то, что у нас есть. И если у нас нет определенного отношения к себе, мы не можем иметь этого отношения к другим. Без уважения к себе мы других не уважаем, без любви к себе – правильно понятой – мы не можем любить других.
Конечно, надо понять, что такое эта любовь к себе. Это не любовь хищного зверя, который считает, что все вокруг существует для него, который рассматривает всякого человека как возможную добычу, который все обстоятельства рассматривает только с точки зрения самого себя: своей выгоды, своего удовольствия и т.д. Любовь к себе – что-то гораздо большее. Когда кого-нибудь любишь, желаешь ему добра; чем больше любишь, тем больше добра ему желаешь. Я говорю о большем добре, а не о большем количестве добра. Мы желаем любимым самого высокого, самого светлого, самого радостного. Мы не желаем им большего количества тусклой мелкой радости, мы желаем им вырасти в такую меру, чтобы их радость была великая, чтобы в них была полнота жизни. Вот с этой точки зрения надо уметь и себя любить.
Так бывает с каждым из нас. В нас есть свойства, которые неприглядны, но в данное время ничем не могут быть заменены. Человек, который труслив, с радостью назовет свою трусость кротостью и смирением. Ни в коем случае нельзя ему дать это сделать. И когда у нас самих есть это поползновение перекраситься, назвать трусость смирением, назвать жадность любовью, надо остановиться и сказать: нет, не лги! Будь правдив! Потому что то, чем ты являешься, - это настоящий человек, а тот фальшивый образ, который ты стараешься создать о себе, сплошная ложь, такого нет, и поэтому этот несуществующий человек никогда никем стать не сможет. Тогда как тот человек, которым ты являешься, который тебе, возможно, даже очень не нравится, может измениться к лучшему.
Мы должны относиться себе, как художник относится к материалу: принимать в учет все свойства этого материала и на основании этого решать, что можно сделать. Как художник должен проявить большое понимание своего материала и иметь представление о том, что он хочет из него сделать, так и человек, не отвергая в себе ничего, трезво, смиренно принимая себя, какой он есть, должен одновременно иметь высокое представление о Человеке, о том, чем он должен стать, чем он должен быть.
И сверх того – и это чрезвычайно важно – нужна готовность бороться, готовность побеждать, готовность творить ту красоту, которую он задумал или в которую поверил. Художник, кроме понимания своего материала и представления о том, что он хочет сделать, должен еще развить в себе и упорство, и любовь к труду, и технические способности. Это все требует громадной дисциплины в художнике, во всяком творце – будь то писатель, живописец, скульптор, - и этого же требует от нас жизнь. Без дисциплины мы не можем добиться ничего. Но дисциплина может быть разная. Это может быть механическое выполнение каких-то требований, и это может быть живое творчество, которое требует, чтобы все силы наши были собраны воедино. Подвигом, вдохновением, упорным трудом строится человек; и человек должен себя так любить, так ценить, так уважать свое достоинство человеческое, чтобы понимать: нет такого усилия, которое не стоило бы приложить для того, чтобы стать достойным своего человеческого призвания.
Одна вещь нам очень мешает любить себя: это то, что некоторые вещи в нас самих нам противны, нам не нравятся, от некоторых вещей нам делается стыдно. Если мы хотим начать себя любить творчески, так, чтобы стать действительно человеком в полном смысле этого слова, осуществить все свои возможности, мы должны принять – хотя бы предварительно – все, что в нас есть, не разбирая, что нам кажется хорошим или привлекательным, а просто все, без остатка. Христос в одной из Своих притчей говорит ученикам, которые думали, что надо вырвать зло, чтобы осталось только добро: нет, на поле оставляют плевелы и пшеницу расти вместе, пока их нельзя ясно друг от друга отличить. Иначе, при желании вырвать плевелы, вы вырвете непременно и пшеницу (Мф. 13:24-30).
Абсолютное условие любви – это открытость, в идеале – взаимная, но порой – открытость со стороны одного любящего человека такая, что ее хватает на двоих. Но открытость нам бывает страшна. Открыться - значит стать уязвимым, открыться – значит зависеть в своей радости и в своей боли от другого человека. А это сделать можно, только если в нас хватает веры в другого человека.
Вера бывает разная. Бывает простая, детская, чистая, светлая вера: доверие, доверчивость, незнание зла, бесстрашие от того, что никогда не была испытана жестокость, беспощадность, боль, которая наносится злостно и намеренно. Такая доверчивость не может быть названа зрелой верой. Она – начало веры, она открывается в ранние годы; она иногда сохраняется в очень чистых и детских душах, но в ней чего-то не хватает. Да, она открывает человека ценой большого страдания, но вместе с тем не защищает другого человека от ошибок, потому что мы несем ответственность за тех людей, которым открываемся. С одной стороны, они могут нам нанести боль, раны (не говоря о радости, которую они нам приносят). Но, с другой стороны, если мы безответственно отдаемся в их власть, может открыться в них все дурное или не открыться, не оправдаться то светлое и большое, что есть в человеке.
Поэтому доверчивости недостаточно – должна быть другая, более зрелая вера. Во-первых, вера в человека, основная, глубинная вера в то, что в каждом человеке есть свет, правда и бесконечные творческие возможности к становлению; что если ему помочь, если его поддержать, если его вдохновить, тот хаос, который нас часто пугает в человеке, может родить звезду. Такая уверенность – это уверенность в том, что в человеке есть свет, есть правда, и что они могут победить. И в этой уверенности, в этой вере нет наивности, она вырастает с опытностью, которая зиждется на знании самого себя и на знании жизни людей.
Но на пути к этому мы постоянно имеем дело – и другие в нашем лице имеют дело – с людьми, которые находятся в стадии становления, то есть с людьми, в которых свет и тьма борются, и борются иногда жестоко. И когда мы открываемся в акте веры, мы должны заранее признать свою уязвимость и на нее пойти. Уязвимость – не обязательно дурное свойство.
Уязвимость бывает горькая, тяжелая: уязвленное самолюбие, чувство обиды, чувство униженности тоже принадлежит к этой области уязвимости. Но не о них идет речь в любви, а о способности быть раненным в сердце – и не отвечать ни горечью, ни ненавистью, простить, принять, потому что ты веришь, что жестокость, измена, непонимание, неправда – вещи преходящие, а человек пребывает вовеки. Очень важно выбрать эту уязвимость. И умение пронести эту готовность верить до конца и любить ценой своей жизни, для того, чтобы не только ты, но и другой вырос в полную меру своих возможностей – это подвиг.

Протоиерей Артемий Владимиров: как в нашей жизни избегать лжи большой и маленькой.

Протоиерей Артемий Владимиров: Бывает ли ложь во спасение? (+Видео)

Человека пожилого и немощного сердцем нельзя волновать. Если ты знаешь, что правда его убьёт, подумай, сказать её или промолчать; сокрыть её, отделавшись общим рассуждением, или ударить ею со всей силы, как саблей, подвергнув человека сердечному приступу.
ЛЕОНИД ВИНОГРАДОВ | 08 ОКТЯБРЯ 2013 Г.
Может ли быть так, что лучше солгать, чем сказать правду? Отвечает протоиерей Артемий Владимиров, настоятель храма Всех Святых в Красном Селе.

Иное неправда по форме, но оправдано по существу

Христос называет диавола отцом лжи (см.: Ин. 8, 44). Безусловно, ложь — порождение падшего духа, заражённого богохульством. Всякая ложь безнравственна. «Мерзость пред Господом — уста лживые» (Притч. 12, 22), — говорит царь Соломон. Господь Иисус Христос есть Истина, и в человеке, получившем дар Святого Духа, почивает дух истины. А всякая неправда, выдумка, выдавание желаемого за действительное отзывается в душе смущением. Внутри нас Самим Господом Богом встроен «детектор лжи», который тотчас реагирует на «семя тли» — ложную мысль или слово, — лишая человеческое сердце мира и покоя.
Но жизнь не уложишь в прокрустово ложе формальных нравственных правил. Иное по форме является неправдой, а по существу оправдано. Ведь всякий знает, что человека пожилого и немощного сердцем нельзя волновать. Если ты знаешь, что правда его убьёт, подумай, сказать её или промолчать; сокрыть её, отделавшись общим рассуждением, или ударить ею со всей силы, как саблей, подвергнув человека сердечному приступу.
Прот. Артемий Владимиров
Протоиерей Артемий Владимиров
Общаясь с детьми, мы призваны руководствоваться возрастной психологией: думай, что говоришь, не говори того, чего не думаешь, но не всё, что думаешь, говори. На примере Адама и Евы очевидно, что преждевременное знание, добытое не по воле Божией, может оказаться смертельно опасным.
Поэтому, созидая мир детской души, мы призваны ограждать её от тех понятий, слов, новостей, предметов, которые не переварить чистому, настроенному на любовь детскому сердцу. Ребёнок в принципе не может понять, почему родители разошлись, разбежались в разные стороны вместо того, чтобы оберегать нежный росточек — дитя, в любви зачатое и рождённое. Имеет ли мама моральное право на вопрос четырёхлетнего мальчика «где папа?» ответить: «Он — недостойный человек, отрёкся от тебя и знать тебя не хочет. У тебя нет папы»?
Очевидно, что такая правда, сказанная без любви и мудрости, несёт величайший нравственный вред. Ответив уклончиво: «Папа, к сожалению, болен и не может быть с нами. Будем о нем молиться», — мама не покривит душой, потому что нравственные болезни — эгоизм, себялюбие, самоутверждение, неуживчивость — чаще всего и становятся причиной отторжения друг от друга прежде любящих мужа и жены.
И всё-таки слово, хотя бы чуть-чуть не соответствующее истинному положению дел, — всегда острие бритвы, по которому ходят говорящие. Мы с вами уже выяснили, что нравственный сердечный датчик, именуемый совестью, тотчас мигает, как красная лампочка, когда человек переходит в область вымысла, пусть даже ради гуманных целей. Всякий раз, когда совесть начинает обличать нас в том, что мы приукрасили наш рассказ, что-то не договорили или, наоборот, умножили слова, уйдя в область фантазии, необходимо укорять себя и каяться перед Богом.

Правда Иоанна Кронштадтского и ложь горьковского Луки

Дух Святой, Дух истины, освящает человеческие уста энергией правды. Не уклоняться ни вправо, ни влево, общаясь с людьми, — великое наслаждение. Удерживающим речь началом должно быть человеколюбие, жалостливое, сострадательное отношение к ближним. Если ты имеешь любовь, она тебе поможет найти такие слова, чтобы ты и против совести не погрешил, и не нанёс ран окружающим, как Чацкий, диссидент XIX столетия. По видимости — он правдолюбец, а по существу — человек, не умевший никого любить, обливавший других таким презрением, что они съёживались душой и невольно отвращались от его слов.
Прав был другой Александр Сергеевич — не Грибоедов, а Пушкин: «Нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви».
Отвлечённые рассуждения, наподобие нашего разговора, становятся осязаемыми, когда мы обращаемся к жизни людей, которые много трудились над собой, своей душой и достигли нравственного совершенства. Например, святой праведный Иоанн Кронштадтский не любил сообщать людям дурные новости, разрушительно действующие на психику. Вместе с тем, отец Иоанн Кронштадтский не имеет ничего общего с художественным образом сладенького и лживого «старца» Луки из горьковского «На дне». Лука был будто бы утешителем, а на самом деле, уводил убаюканных его ласковой речью людей от жизненных драм, от столкновения со злом, которое мы должны побеждать правдой и любовью.
XXI век — век лжи цветущей и процветающей. Ещё Патриарх Алексий II говорил, что XX век устал от слов. Сегодня политика и дипломатия всё чаще строятся на принципе: «Один пишем, два — в уме». Все произносят высокие, правильные слова, но часто за этими словами ничего не стоит. Для многих современных общественных деятелей расхождение слов с делами — даже не предмет стыда. Поэтому слова воспринимаются ныне как пена над кружкой пива, как мираж, как нечто, к чему прислушиваться нет никакого смысла.

Молчание — золото

Не таково евангельское отношение к слову. «Да будет слово ваше: да, да; нет, нет» (Мф. 5, 37), а все клятвенные выражения — «голову даю на отсечение», «только через мой труп», — безусловно, от лукавого. Вот почему нам, дорогие друзья, нужно долго думать, прежде чем изречь слово. Последствия необдуманного, неосторожного, ложного слова всегда бывают не в пользу того, кто пулемётной очередью испущает из своих уст напыщенную ложь.
Русский народ всегда знал цену слову, говоря: «Слово — серебро, молчание — золото». В Древней Руси человек, отваживающийся взять в руки перо, чтобы на хартии начертать «последнее сказание», предварял свою литературную деятельность ни чем иным, как молчальничеством. Молчальниками были наши знаменитые летописцы. Молчальниками были и те иноки, которые, умудрившись духовно, затем изрекали или писали духовное слово.
Оставим для домашнего задания размышление о том, как в нашей собственной жизни избегать лжи большой и маленькой.
Скажем в заключение, что только подлинная любовь может научить нас различать добро и зло на уровне мыслей и слов. Иногда бывает и так, что несоответствующее действительности по форме истинно по сути. Ведь в общении с людьми главное — руководствоваться желанием сберечь внутренний мир человека, не подвергая слушателя непосильному для него искушению.
Подготовил Леонид Виноградов

""Я НЕ ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК, НО ВСЕ, ЧТО Я ГОВОРЮ О БОГЕ - ПРАВДА..."

Александр Блум, будущий митрополит, родился 19 июня 1914 года в Лозанне в семье сотрудника дипломатической миссии. Отец его был образованным человеком, приучавшим сына самостоятельно мыслить. «Думай больше, чем читаешь», - повторял он. Предки отца были выходцами из Шотландии, обосновавшимися в России еще во времена Петра. После революции семья оказалась в эмиграции и после долгих мытарств осела во Франции. Митрополит Антоний позже вспоминал: «Во Франции 20-х годов эмигрантам было туго жить. Меня отдали в трудную школу, она была за окраиной Парижа, в трущобах, куда ночью и полиция не ходила, потому что там резали. И, конечно, мальчишки, которые были в школе, были оттуда. Я не умел тогда драться и не умел быть битым. Били меня беспощадно. Мне было восемь-девять лет, и я не умел жить».

Мальчик рос вне церкви, но однажды услышал слова некоего проповедника, который, как тогда показалось Александру, крайне неосмотрительно употреблял слова «кротость», «смирение», «тихость» - то есть перечислял все те рабские свойства, которые отпугивают неверующих людей, а уж тем более  - четырнадцатилетних мальчишек с парижских окраин. Проповедник, очевидно, вызывал раздражение, и настолько сильное, что Александр решил немедля ехать домой и найти у мамы Евангелие, чтобы прочитать обо всем самому и навсегда об этом забыть. Но... вышло все совсем иначе.

«Евангелие у мамы оказалось, я заперся в своем углу, обнаружил, что Евангелий четыре, а раз так, то одно из них, конечно, должно быть короче других. И так как я ничего хорошего не ожидал ни от одного из четырех, я решил прочесть самое короткое. И тут я попался. Я много раз после этого обнаруживал, до чего Бог хитер бывает, когда Он располагает Свои сети, чтобы поймать рыбу, потому что, прочти я другое Евангелие, у меня были бы трудности - за каждым Евангелием есть какая-то культурная база. Марк же писал именно для таких молодых дикарей, как я, - для римского молодняка. Этого я не знал - но Бог знал, и Марк знал, может быть, когда написал короче других.

И вот я сел читать; и тут вы, может быть, поверите мне на слово, потому что этого не докажешь. Я сидел, читал, и между началом первой и началом третьей главы Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, я вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос. И это чувство было настолько разительное, что мне пришлось остановиться, перестать читать и посмотреть. Я смотрел долго; ничего не видел, не слышал, чувствами ничего не ощущал. Но даже когда я смотрел прямо перед собой на то место, где никого не было, у меня было яркое сознание, что тут несомненно стоит Христос. Помню, я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут - значит, это воскресший Христос; значит  я достоверно знаю лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес и, значит, все, что о Нем говорится, - правда».



Отрывок из книги  Митрополита   Антония  Сурожского "О встрече" Изд. второе, 2003 г., с. 30-35

 Митрополит   Антоний  Сурожский
О встречеАнтоний Сурожский "О Встрече"
...
    Когда мне было лет четырнадцать, у нас впервые оказалось помещение (в Буа-Коломб), где мы могли жить все втроем: бабушка, мама и я; отец жил на отлете - я вам скажу об этом через минуту, - а до того мы жили, как я рассказывал, кто где и кто как. И в первый раз в жизни с тех пор, как кончилось ранее детство, когда мы ехали из Персии, я вдруг пережил какую-то возможность счастья; до сих пор, когда я вижу сны блаженного счастья, они происходят в этой квартире. В течение двух-трех месяцев это было просто безоблачное блаженство. И вдруг случилась совершенно для меня неожиданная вещь: я испугался счастья. Вдруг мне представилось, что счастье страшнее того очень тяжелого, что было раньше, потому что когда жизнь была сплошной борьбой, самозащитой или попыткой уцелеть, в жизни была цель: надо было уцелеть вот сейчас, надо было обеспечить возможность уцелеть немножко позже, надо было знать, где переночуешь, надо было знать, как достать что-нибудь, что можно съесть, - вот в таком порядке. А когда вдруг оказалось, что всей этой ежеминутной борьбы нет, получилось, что жизнь совершенно опустела, потому что можно ли строить всю жизнь на том, что бабушка, мама и я друг друга любим - но бесцельно, что нет никакой глубины в этом, что нет никакой вечности, никакого будущего, что вся жизнь в плену двух измерений: времени и пространства, - а глубины в ней нет; может быть, какая-то толщина есть, она может какие-то сантиметры собой представлять, но ничего другого, дно сразу. И представилось, что если жизнь так бессмысленна, как мне вдруг показалось, - бессмысленное счастье, - то я не согласен жить. И я себе дал зарок, что, если в течение года не найду смысла жизни, я покончу жизнь самоубийством, потому что я не согласен жить для бессмысленного, бесцельного счастья.
    Мой отец жил в стороне от нас; он занял своеобразную позицию: когда мы оказались в эмиграции, он решил, что его сословие, его социальная группа несет тяжелую ответственность за всё, что случилось в России, и что он не имеет права пользоваться преимуществами, которые дало ему его воспитание, образование, его сословие. И поэтому он не стал искать никакой работы, где мог бы использовать знание восточных языков, свое университетское образование, западные языки, и стал чернорабочим. И в течение довольно короткого времени он подорвал свои силы, затем работал в конторе и умер пятидесяти трех лет (2 мая 1937 года). Но он мне несколько вещей привил. Он человек был очень мужественный, твердый, бесстрашный перед жизнью, и я помню, как-то я вернулся с летнего отдыха, и он меня встретил и сказал: «Я о тебе беспокоился этим летом». Я полушутливо ему ответил: «Ты что, боялся, как бы я не сломал ногу или не разбился?» Он ответил: «Нет. Это было бы всё равно. Я боялся, как бы ты не потерял честь». И потом прибавил: «Ты запомни: жив ты или мертв - это должно быть совершенно безразлично тебе, как это должно быть безразлично и другим; единственное, что имеет значение, это ради чего ты живешь и для чего ты готов умереть».
    И о смерти он мне раз сказал вещь, которая мне осталась и потом отразилась очень сильно, когда он сам умер; он как-то сказал: «Смерть надо ждать так, как юноша ждет прихода своей невесты». И он жил один, в крайнем убожестве; молился, молчал, читал аскетическую литературу и жил действительно совершенно один, беспощадно один, я должен сказать. У него была малюсенькая комнатушка наверху высокого дома, и на двери у него была записка: «Не трудитесь стучать: я дома, но не открою».
    Помню, как-то я к нему пришел, стучал: папа! это я!..
Нет, не открыл. Потому что он встречался с людьми только в воскресные дни, а всю неделю шел с работы домой, запирался, постился, молился, читал.
    И вот, когда я решил кончать самоубийством, за мной было: эти какие-нибудь две фразы моего отца, что-то, что я улавливал в нем, странное переживание этого священника (непонятная по своему качеству и типу любовь) - и всё, и ничего другого. И случилось так, что Великим постом какого-то года, кажется, тридцатого, нас, мальчиков, стали водить наши руководители на волейбольное поле. Раз мы собрались, и оказалось, что пригласили священника провести духовную беседу с нами, дикарями. Ну, конечно, все от этого отлынивали как могли, кто успел сбежать, сбежал; у кого хватило мужества воспротивиться вконец, воспротивился; но меня руководитель уломал. Он меня не уговаривал, что надо пойти, потому что это будет полезно для моей души или что-нибудь такое, потому что, сошлись он на душу или на Бога, я не поверил бы ему. Но он сказал: «Послушай, мы пригласили отца Сергия Булгакова; ты можешь себе представить, что он разнесет по городу о нас, если никто не придет на беседу?» Я подумал: да, лояльность к моей группе требует этого. А еще он прибавил замечательную фразу: «Я же тебя не прошу слушать! Ты сиди и думай свою думу, только будь там». Я подумал, что, пожалуй, и можно, и отправился. И всё было действительно хорошо; только, к сожалению, отец Сергий Булгаков говорил слишком громко и мне мешал думать свои думы; и я начал прислушиваться, и то, что он говорил, привело меня в такое состояние ярости, что я уже не мог оторваться от его слов; помню, он говорил о Христе, о Евангелии, о христианстве. Он был замечательный богослов и он был замечательный человек для взрослых, но у него не было никакого опыта с детьми, и он говорил, как говорят с маленькими зверятами, доводя до нашего сознания всё сладкое, что можно найти в Евангелии, от чего как раз мы шарахнулись бы, и я шарахнулся: кротость, смирение, тихость - все рабские свойства, в которых нас упрекают, начиная с Ницше и дальше. Он меня привел в такое состояние, что я решил не возвращаться на волейбольное поле, несмотря на то, что это была страсть моей жизни, а ехать домой, попробовать обнаружить, есть ли у нас дома где-нибудь Евангелие, проверить и покончить с этим; мне даже на ум не приходило, что я не покончу с этим, потому что было совершенно очевидно, что он знает свое дело, и, значит, это так...
    И вот я у мамы попросил Евангелие, которое у нее оказалось, заперся в своем углу, посмотрел на книжку и обнаружил, что Евангелий четыре, а раз четыре, то одно из них, конечно, должно быть короче других. И так как я ничего хорошего не ожидал ни от одного из четырех, я решил прочесть самое короткое. И тут я попался; я много раз после этого обнаруживал, до чего Бог хитер бывает, когда Он располагает Свои сети, чтобы поймать рыбу; потому что прочти я другое Евангелие, у меня были бы трудности; за каждым Евангелием есть какая-то культурная база; Марк же писал именно для таких молодых дикарей, как я, -для римского молодняка. Этого я не знал - но Бог знал. И Марк знал, может быть, когда написал короче других...
    И вот я сел читать; и тут вы, может быть, поверите мне на слово, потому что этого не докажешь. Со мной случилось то, что бывает иногда на улице, знаете, когда идешь - и вдруг повернешься, потому что чувствуешь, что кто-то на тебя смотрит сзади. Я сидел, читал, и между началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка, которое я читал медленно, потому что язык был непривычный, вдруг почувствовал, что по ту сторону стола, тут, стоит Христос... И это было настолько разительное чувство, что мне пришлось остановиться, перестать читать и посмотреть. Я долго смотрел; я ничего не видел, не слышал, чувствами ничего не ощущал. Но даже когда я смотрел прямо перед собой на то место, где никого не было, у меня было то же самое яркое сознание, что тут стоит Христос, несомненно. Помню, что я тогда откинулся и подумал: если Христос живой стоит тут - значит, это воскресший Христос. Значит, я знаю достоверно и лично, в пределах моего личного, собственного опыта, что Христос воскрес и, значит, всё, что о Нем говорят, - правда. Это того же рода логика, как у ранних христиан, которые обнаруживали Христа и приобретали веру не через рассказ о том, что было от начала, а через встречу с Христом живым, из чего следовало, что распятый Христос был тем, что говорится о Нем, и что весь предшествующий рассказ тоже имеет смысл.
    Ну, дальше я читал; но это уже было нечто совсем другое. Первые мои открытия в этой области я сейчас очень ярко помню; я, вероятно, выразил бы это иначе, когда был мальчиком лет пятнадцати, но первое было: что если это правда, значит, всё Евангелие - правда, значит, в жизни есть смысл, значит, можно жить ни для чего иного как для того, чтобы поделиться с другими тем чудом, которое я обнаружил; что есть, наверное, тысячи людей, которые об этом не знают, и что надо им скорее сказать. Второе - что если это правда, то всё, что я думал о людях, была неправда; что Бог сотворил всех; что Он возлюбил всех до смерти включительно; и что поэтому даже если они думают, что они мне враги, то я знаю, что они мне не враги. Помню, на следующее утро я вышел и шел как в преображенном мире; на всякого человека, который мне попадался, я смотрел и думал: тебя Бог создал по любви! Он тебя любит! ты мне брат, ты мне сестра; ты меня можешь уничтожить, потому что ты этого не понимаешь, но я это знаю, и этого довольно... Это было самое разительное открытие.
    Дальше, когда продолжал читать, меня поразило уважение и бережное отношение Бога к человеку; если люди готовы друг друга затоптать в грязь, то Бог этого никогда не делает. В рассказе, например, о блудном сыне: блудный сын признаёт, что он согрешил перед небом, перед отцом, что он недостоин быть его сыном; он даже готов сказать: прими меня хоть наемником... Но если вы заметили, в Евангелии отец не дает ему сказать этой последней фразы, он ему дает договорить до «я недостоин называться твоим сыном» и тут его перебивает, возвращая обратно в семью: принесите обувь, принесите кольцо, принесите одежду... Потому что недостойным сыном ты можешь быть, достойным слугой или рабом - никак; сыновство не снимается. Это третье.
    А последнее, что меня тогда поразило, что я выразил бы тогда совершенно иначе, вероятно, это то, что Бог -и такова природа любви - так нас умеет любить, что готов с нами разделить всё без остатка: не только тварность через Воплощение, не только ограничение всей жизни через последствия греха, не только физические страдания и смерть, но и самое ужасное, что есть, - условие смертности, условие ада: боголишенность, потерю Бога, от которой человек умирает. Этот крик Христов на кресте: Боже Мой! Боже Мой! Зачем Ты Меня оставил?- эта приобщенность не только богооставленности, а боголишенности, которая убивает человека, эта готовность Бога разделить нашу обезбоженность, как бы с нами пойти во ад, потому что сошествие Христово во ад - это именно сошествие в древний ветхозаветный шеол, то есть то место, где Бога нет... Меня так поразило, что, значит, нет границы Божией готовности разделить человеческую судьбу, чтобы взыскать  человека . И это совпало - когда очень быстро после этого я уже вошел в Церковь - с опытом целого поколения  людей , которые до революции знали Бога великих соборов, торжественных богослужений; которые потеряли всё - и Родину, и родных, и, часто, уважение к себе, какое-то положение в жизни, дававшее им право жить; которые были ранены очень глубоко и поэтому так уязвимы, -они вдруг обнаружили, что по любви к человеку  Бог захотел стать именно таковым: беззащитным, до конца уязвимым, бессильным, безвластным, презренным для тех  людей , которые верят только в победу силы. И тогда мне приоткрылась одна сторона жизни, которая для меня очень много значит. Этo тo, что нашего Бога, христианского Бога, можно не только любить, но можно уважать; не только поклоняться Ему, потому что Он - Бог, а поклоняться Ему по чувству глубокого уважения, другого слова я не найду.    ...


среда, 1 января 2014 г.

Молитва против злой воли нападающих на нас

Молитва против злой воли нападающих на нас

На новогоднем молебне будут возноситься и молитвы против злой воли нападающих на нас.
По благословению Святейшего Патриарха Кирилла на новогоднем молебне, который служится во всех храмах Русской Православной Церкви, будут возноситься и молитвы против злой воли нападающих на нас.
Прошение на сугубой ектении  Новогоднего молебна 2013-2014г.
Еще молимся Тебе, Господу Богу нашему, о еже услышатися гласу моления нашего и молитве и помиловати жителей градов и весей Отечества нашего от злой воли и действа человек, во озлоблении бесовстем пребывающих, и сохранити их невредимых и непреоборимых от всех козней диавольских и всякого злаго обстояния, подати же им здравие с долгоденствием, рцем вси Господи, услыши и помилуй.
Не хотяй смерти грешных, но еже обратитися, и живым им быти, пощади и помилуй болящих рабов Твоих, ураненных от злой воли человек, в помрачении ума пребывающих, исцели болезни, уврачуй страсти душ и телес страждущих рабов Твоих, и якоже Иаирову дщерь от одра болезни воздвигни и здравых сотвори, молим Ти ся, милосердый Господи, услыши и помилуй.
Устроивый мир сей во славу Твою, о еже любити вся творения его божественная, сотвори да и противящиеся Истине Твоей и во озлоблении пребывающия, паки к Тебе да обратятся и истинную веру и любовь да исповедят, молим Ти ся Всесильный Творче, услыши и помилуй.
Не хотяй смерти грешных, но ожидаяй их обращения и покаяния, умири умы и сердца неверием и ожесточением помраченныя, да познают Тебе истиннаго Бога и в правоверии да укрепятся, молим Ти ся Вседаровитый Господи, услыши и помилуй.
Давый заповедь Твою нам, еже любити Тебе Бога нашего и ближняго своего, сотвори, да ненависти, вражды, обиды, мздоимства и прочая беззакония прекратятся, истинная же любовь да царствует в сердцах наших, молим Ти ся, Спасителю наш, услыши и милостивно помилуй.
возглас: Услыши ны, Боже, Спасителю наш, упование всех концев земли, и сущих в мори далече, и милостив, милостив буди, Владыко, о гресех наших, и помилуй нас: милостив бо и Человеколюбец Бог еси, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому духу, ныне и присно и во веки веков.
хор: Аминь
далее молитва:
Владыко Господи Боже наш, источниче жизни и бессмертия, всея твари видимыя и невидимыя Содетелю, времена и лета во Своей власти положивый, и управляй всяческая премудрым и всеблагим Твоим промыслом.
К Тебе великодаровитому Господу нашему припадаем, сердцем сокрушенным исповедающе грехи и беззакония наша, имиже прогневах Твое благоутробие и затворихом щедроты Твоя. Сего ради диавольским нападениям и уранениям попустил еси поразити нас.
Премилосердый и Всесильный, не до конца гневайся, Господи! Буди милостив нам, молит Тя Твоя Церковь, представляющи Тебе начальника и совершителя спасения нашего Иисуса Христа. Укрепи нас в правоверии силою Твоею, заблуждающим же просвети разумныя очи светом Твоим божественным, да уразумеют Твою истину, умягчи их ожесточение, утоли вражды и нестроения во Отечестве нашем силою диавольскою воздвизаемая, да вси познают Тебе, Господа и Спасителя нашего.
Не отврати лица Твоего от нас, Господи, воздаждь нам радость спасения Твоего. Помяни милости, яже показал еси отцем нашим, преложи гнев Твой на милосердие и даждь нам помощь в скорби сущим.
Благодарим о щедротах Твоих, яже удивил еси на нас в мимошедшиее время живота нашего, молим Тя Всещедрый Господи! Благослови венец наступающаго лета Твоею благостию.
Спаси Господи и помилуй великого господина и отца нашего Кирилла, Святейшего Патриарха Московскаго и всея Руси и господина нашего Преосвященнаго митрополита (или архиепископа, или епископа) имя рек (егоже есть область).
Умножи дни живота их в непоколебимом здравии и во всех добродетелех преуспеяния им даруй. Подаждь свыше благая Твоя и всем людем Твоим здравие же, спасение и во все благое поспешение. Церковь Твою Святую, град сей и вся грады и страны от всякого злаго обстояния избави, мир и безмятежие тем даруй: Тебе Безначальному Отцу со Единородным Твоим Сыном, Всесвятым и Животворящим Твоим Духом во едином существе славимому Богу, всегда благодарение приносити, и пресвятое имя Твое воспевати да сподобиши.
Слава Тебе Богу, благодателю нашему во веки веков.
хор: Аминь