Глава 2
Смутное время. Иссякла династия Рюриковичей.
Необъятная смута охватила Московскую Русь. Предательство и распри
боярской олигархии, правление царей-временщиков Бориса Годунова и
Василия Шуйского. Польская интервенция: вселенский разбой и абсолютное
крушение всяческой морали. Боярские кланы, а с ними авантюристы всех
мастей то отшатываются к одному самозванцу, то к другому, то
перекидываются на сторону государственную. И все делят, кромсают, рвут
на части истерзанную, залитую кровью и заволакивающуюся дымом пожарищ
Русь.
И вот в этом необъятном хаосе дошло до того,
что обратились за военной помощью к заклятым врагам своим — шведам.
Надо же было додуматься! В чьей безумной голове родилась эта идея? Мол,
хорошие вояки, они и помогут. Они и помогли, но не избавиться от
польского нашествия, а освободиться Московской Руси от своих
северо-западных пределов, от выхода в Балтику. Поначалу даже и помогали
всерьез. Отменный воевода, человек чести и доблести — Василий
Скопин-Шуйский, племянник бездумного царя Василия Шуйского, поначалу
совместно со шведами повел успешные действия против поляков. Польские
военачальники почувствовали силу воинского таланта молодого русского
воеводы. А было ему всего 23 года. (Кстати, достойный пример того, что
не всегда молодо — зелено, добавлю — если талантливо. Александру
Невскому 15 июля 1240 года тоже едва исполнилось 20 лет.)
Но нашлись мерзкие уста, нашептавшие в
разверзтые для сплетен уши бездарного дяди: «Племянничек-то на трон
метит, смотри, не прозевай». В 1610 году на дядином щедром пиру
племянник был отравлен. Дядя с трона вскорости слетел тоже, и началась
тогда вовсе беспредельщина. Тушинский вор обложил Москву. Русь
агонизировала.
А в это время в горделивом Стокгольме на
трон взошел новый король Густав Адольф. Правитель дальновидный,
претенциозный и коварный. И вот тогда по недолгом размышлении у него
рождается решение: прекратить оказывать русским помощь своими войсками,
пришла пора использовать беспросветную ситуацию на Руси в свою пользу,
пора наносить удар в спину. И удар был нанесен. Сокрушительный.
Командующему в Московии шведскими наемниками
маршалу Якобу Делягарди отправляется секретный королевский указ. И
оружие свое шведы оборачивают вспять. Осаждаются Изборск, Псков, Орешек,
Корела. Псков, правда, устоял. А Новгород взяли предательством: вошли
обманом, как союзники. Ворота города были настежь. Ночью обнажили мечи. К
утру город пал. Девять месяцев стоял в осаде беспримерный крохотный
Орешек. Взяли, когда в крепости не осталось никого в живых.
Кусок такой отхватили у московитян, что,
казалось, можно подавиться, но ничего, справились, переварили.
Переукрепили Орешек, переименовав в Нотебург, заложили на Неве в устье
Охты Ниеншанц и в 1617 году вынудили молодого Михаила Романова и
недальновидных его советников подписать унизительный Столбовский мирный
договор. Берега Финского залива, Невы, северной Ладоги становятся
землями шведского королевства. «Выдавливается» из этих земель не просто
русское население — попирается православие. Не только русские, десятки
тысяч корел уходят за ними вослед в тверские пределы. И по сей день в
северных районах Тверской области существуют целые корельские деревни.
Уходили не столь от шведа, сколь от лютеровой ереси, уверенные, что
наиглавнейшее дело — сохранить веру отцов своих.
Официально считается, что Корела крещена
была в 1225 году. Это официально. На деле же вразумляли корел долго.
Валаамская братия в XVIII веке сетовала, что каждое новое поколение
приходится крестить сызнова. А то окрестятся, но потом опять скатываются
в язычество и в священные рощи ходят втихомолку, и даже капища кое-где
сооружают. Но к XVII веку основная масса народа корельского стояла
прочно на православии.
Валаамская обитель в 1611 году была разорена
до основания. Не пощадили делягардовы молодцы и братию. Очень немногим
удалось спастись. Пал от рук шведов и сам отец игумен Макарий. Впрочем,
участь живых была мало завидней участи павших.
С трудом великим, осенней Ладогой, подолгу
пережидая на западных островах лихое штормовое ненастье, добрались до
берегов южных. Долгих шесть лет! Шесть лет скитались по разоренному
приладожскому краю, Бог весть как добывая пропитание и всегда временное и
ненадежное пристанище. Пока, наконец, не нашли себе приюта в заштатном
монастырьке Святого Василия Кесарийского, вблизи Старой Ладоги. Смиренно
приняли свою участь изгоев, печалясь и поминая в молитвах павшую братию
и любезную их измученным сердцам разоренную обитель. Терпеливо ждали,
невесть на что надеясь. В 1618 году срубили сами для себя церковь,
освятили в честь Преображения Господня, стали в ней служить. Только
наименование храма, Спасо-Преображенский, да воспоминания связывали с
недавним прошлым. Немногочисленная валаамская братия со временем
иссякла, как иссякает источник, когда уходит от него водоносный слой.
Один за другим постепенно предстали иноки пред Господом. Сведения о
славной валаамской обители стали изглаживаться из памяти людской.
Казалось, монастырь и даже память о нем канули в Лету.
Взвивались над Русью смуты, гремели войны,
сменяли один другого государи новой династии Романовых. Над
обезлюдевшими островами валаамского архипелага текло время. Зимы сменяли
весны, за летами следовали осени — человеческая нога не ступала на эту
многострадальную землю.
Прошел век. В январе 1705 года отряд рейтар
под командой генерала Апухтина дерзновенным рейдом по льдам Ладоги, по
непроходимым снегам Карельского перешейка, сообразуясь с приказом
государя Петра, очищает Северное Приладожье от остатков шведских
гарнизонов. Проходит еще 10 лет…
И свершается чудо. Возрождается Валаамская обитель!
Глава 3
Документов опять не сохранилось, лишь
изустное предание донесло, что архимандрит Кирилло-Белозерского
монастыря отец Иринарх направил Петру прошение, в котором, известив
государя о былом значении Валаамского Спасо-Преображенского монастыря,
просил вспомоществования в возрождении его. Указ последовал, и в 1715
году монастырь был возобновлен. Поначалу, правда, не как самостоятельная
обитель, а под управлением Кирилло-Белозерских настоятелей. Но уже с
1720 года указом Святейшего Синода он получает статут самостоятельного
монастыря, и первые в нем настоятели именовались не иначе, как
строители. Только в 1757 году строитель Ефрем был произведен в звание
игумена. Восстает из праха и небытия Валаамская обитель. Начинается
период ее возрождения, возрождения трудного, если так можно выразиться, с
отдышкой, как у тяжело больного человека, впервые за многие месяцы
поднявшегося с постели. Медленно и тяжело все давалось. Строились и
украшались на пожертвованные медяки.
Блестящий петербургский двор в сфере своего
внимания держал и иные объекты. Было не до монастырей. При Петре велась
огромная война, строился флот, переформировывалась армия, да что там
армия! — перекраивалась вся российская жизнь, воздвигался Петербург. Уж
до монастырей ли тут заброшенных?! По поводу указа царя о восстановлении
Валаамской обители по сю пору идут споры: был, не был. Может быть, и
был, да устный. По получении прошения отца Иринарха (а оно-то точно
было), быть может, его величество бросил: «Алексашка, разберись». Этого
было и достаточно для того, чтоб взяться за дело.
Кстати, по тому же преданию именно Александр
Данилович Меншиков досматривал (пока мог) за становлением обители, и
даже его рейтары стучали здесь топорами, возводя первый после запустения
деревянный собор.
Еще о Петре. Существует предание и о том,
что царь в те годы побывал на острове. В центральной усадьбе
монастырской стоит гранитная стелла, на которой начертано: «Высочайшие
особы, соизволившие посетить Валаамский монастырь». В ряду имен, там
названных, первым стоит имя Великого Петра, правда, с оговоркой: «по
преданию». В связи со всеми этими спорами я выдвигаю свою версию (на
научность которой не претендую). В конце мая 1703 года, сразу после
взятия Ниеншанца, Петр отправился на Ладогу, где проходили при его
участии ходовые испытания одного из первенцев русского флота. Длились
они дней 10. Это — факт исторический и абсолютно точный. Петр вполне мог
распорядиться вывести корабль из южноладожского мелководья дальше к
северу — на глубины, чтоб посмотреть, как ведет себя судно на более
крутой волне, да и походить более длинными галсами по озерному простору.
Все-таки при протяженности озера с юга на север в 230 верст и с запада
на восток 130 есть где полавировать. В этом случае, почему они не могли
оказаться в зримой близости от Валаамских островов? Незнакомая земля, да
еще овеянная туманом легенд и преданий, ах, как привлекательна для
посещения. Подошли ближе, на якорь встали, спустили шлюпки — и вот она,
Валаамская твердь, под ногами. Могло быть так? Могло. Не отвергайте
монастырских легенд, относитесь к ним бережно и внимательно, и они, быть
может, откроют для вас много интересного и неожиданного в российской
истории.
С 1715 года только усердие и терпение
требовались для восстановления порушенного монастыря. На Руси этого
товара не занимать, именно усердием и терпением собиралась и созидалась
Русская земля. Возводились храмы и палаты, обустраивались города. Не
иное, над чем подчас мы сегодня ёрничаем, а именно усердие и терпение
есть наиглавнейшие русские качества.
С 1717 года начинается восхождение обители
Валаамской по лестнице духовной славы и экономического преуспеяния. Два
столетия этого неудержимого движения оставили неизгладимые,
благодатнейшие следы на монашеских островах, но не всегда и не все шло
безоблачно-гладко.
Братия Кирилло-Белозерского монастыря,
имевшая доходы почти с двух тысяч дворов крепостных крестьян
(закрепленных за ним царским указом), крепко помогла Валаамской обители и
средствами, и рабочими крестьянскими руками. Через три года деревянный
ансамбль, состоявший из Спасо-Преображенской церкви с приделами Иоанна
Богослова и Андрея Первозванного, с отдельной колокольней, келейными
корпусами, трапезной, хозяйственными постройками, был завершен. К 1752
году обнесли все это надежной деревянной оградой. Но вновь стали
накатываться несчастья — пожары. Строжайший запрет на разведение костров
в лесу и курение действовал непреложно. Иные причины стали началом
частых пожаров. Попадет молния в колокольню. «Ахти, братие!» Горит так,
что к утру на месте монастырского ансамбля одни дымящиеся головешки.
Пруда никакого вблизи построек нет, а по «тропе водоносов», через
Монетные ворота, в бадьях на коромыслах 30 метров вниз, до 40 вверх (а
именно на такой высоте над бухтой и по сей день стоят монастырские
постройки) — куда там, когда полыхает, как из жерла вулкана! Только
вновь отстроятся — зимой, во время топки печей, раззява какой-нибудь не
прикроет плотно дверцу, уголек выпал — и пошло. «Ахти, братие!» В 1751
году пожар летом, в 1754 — зимой. Никаких средств не хватит на такую
окаянность.
А тут еще только что взошедшая на престол
государыня Екатерина Алексеевна, намереваясь начать войну с турецкой
Портой, издает Указ о секуляризации (отъятии) монастырских земель и
учреждении монастырских штатов. Субсидии от государства стали полагаться
монастырям только штатным, размеры их зависеть стали от ранга
монастыря. (Поделены монастыри русские были на ранги I, II, III и
лавры.) И в 1768 году указ этот докатился и до Валаама. Пожары да это —
совсем беда. Игумен Ефрем писал в Синод: «Мера сия подействовала на
монастырь хуже шведского нашествия».
Первый каменный храм на Валааме
Но делать нечего, против государева Указа
средства нет. Монастырь оказался за штатом, накатывалась нищета. Но не
дал захиреть Валаамской обители митрополит Санкт-Петербургский и
Новгородский Гавриил Он осознавал, что нельзя допустить скатывание
монастыря до уровня нищенствующего скита на диких Валаамских островах.
Перво-наперво трудом немалым изыскиваются средства, благо жертвователей
удалось-таки отыскать под боком — в Петербурге. Затем указ издается по
епархии «Строить на Валааме монастырь каменный, с каменными же полами».
Да вот загвоздка где взять зодчего? Итальянцы созидавшие о ту пору
царственную столицу, были явно не по карману петербургской епархии.
Гавриил поискать решил «среди своих», на пыльных стеллажах архива
Святейшего Синода. И вскорости нашел. Изрядный во всех отношениях проект
застройки Саровской Пустыни — творение иеромонаха того же монастыря
отца Назария. Решено было: отозвать Назария в столицу, дабы,
познакомившись с ним, назначить на Валаам игуменом и строителем.
Поначалу вышла незадача. Тамбовский Владыко Серафим (а тогда Саровская
пустынь Нижегородской губернии подчинялась Тамбовской епархии) отписал
Гавриилу, что Назарий-де «отменно глуп и проку от него на Валаам не
будет». Гавриил мгновенно сообразил: лукавит тамбовский митрополит, не
желая отпускать дельного человека. Повторное послание в Тамбов было
строго категоричным: «Немедля вышли этого глупца, здесь умников у меня
своих навалом». Делать нечего, пришлось с Назарием расстаться. И в 1782
году указом Святейшего Синода он становится строителем и настоятелем
монастыря Валаамского.
Перво-наперво были Назарием отысканы на
островах, сложенных сплошь из диабазов, нужные глины и определены их
примерные запасы. Начали ставить кирпичный завод. Выстроили лесопилку,
кузницу, литейную, другие мастерские, потребные для масштабного
строительства. И, помолясь, принялись за дело, за большое дело и
многотрудное: впервые за всю историю монастыря возводились здания
каменные. Собственно строить начали только в 1785-м: три года ушло на
подготовку, создание строительной базы, начертание планов и проектов.
Через год после начала работ нежданно-негаданно пришло подспорье: пятого
марта 1786 года императрица (наверное, не без стараний Гавриила на этот
счет) издала указ, по которому монастырь включается в число монастырей
штатных 3-го класса и, стало быть, теперь ежегодно получает от казны
1524 рубля 93 копейки. Невелик капитал, но как посмотреть, для монастыря
в те времена деньги немалые. Трудились и трудились, не покладая рук
своих. Использовалась и наемная рабочая сила, когда необходимо было
сделать какую-нибудь особую работу, а среди братии умельцев на нее не
находилось.
Крестный ход в монастыре на день св. Сергия и Германа. Начало XX в.
Спустя десять лет вступивший на престол
император Павел Петрович стремительно отменил все постановления своей
царственной матушки относительно монастырского землевладения. Как писали
тогда валаамские монахи: «Восшествие на престол этого монарха было
величайшей радостью для всего православного духовенства». Монастырю
возвращаются рыбные ловли, покосы, угодья, мельницы. Стали сдавать все
это в аренду, получая за нее ежегодно три тысячи двадцать рублей
серебром. Вряд ли мальтийского рыцаря на российском престоле столь уж
сильно волновала судьба православия, просто все делалось вопреки и как
бы во вред царствованию предшествовавшему.
К 1801 году в целом монастырский ансамбль
был возведен, он и сегодня хранит на себе черты созданного Назарием.
Композиционным центром явился Спасо-Преображенский собор, вокруг два
четырехугольника, один в другом келейные корпуса, большая трапезная,
всевозможные мастерские и службы монастыря. Севернее собора выстроена
была еще церковь Успения Богородицы, южнее — Николая Угодника (поздней
упраздненная).
В 1801 году Назарий снимает с себя бремя
настоятельства. А в 1804 году по его же прошению митрополит Амвросий
отпускает его в Саровскую Пустынь, где 44 года назад он принимал
пострижение. Скончался этот талантливый русский человек, истинный
подвижник, молитвенник и труженик 23 февраля 1809 года и похоронен там
же, в Сарове.
Но памятен Назарий на Валааме не только тем,
что возвел каменные монастырские строения. Он возвел в монастыре оплот
подвижничества истинного: ввел на Валааме строжайший устав Саровской
пустыни, по которому и существовал монастырь до 1940 года. Обитель,
возрожденная в 1989 году, живет по нему и теперь.
Дело строительное, Назарием начатое, не
остановилось. Настоятели Иннокентий, Ионафан I и Варлаам продолжили
работы, и к 1838 году монастырский ансамбль был выстроен окончательно.
Но не только фундаментальное каменное строительство, явившее собой
наиглавнейшую в ту пору стезю хозяйственной деятельности обители, не
только строительство духовное, произведенное введением в монастыре
Устава Саровской Пустыни, и даже не духовное назидание и завещание отца
Назария явились событиями значительнейшими в истории сей обители.
Умный, предприимчивый и отважный рыльский
купец, Григорий Иванович Шелехов, один из первопроходцев Русской
Америки, основатель знаменитой Русско-Американской Промышленной
Компании, в конце 1793 года, собираясь на Аляску в очередной раз,
обратился к Святейшему Синоду с прошением «Об отправлении на Алеутские
острова и Аляску православной духовной миссии», которая, по замыслу
Григория Ивановича, должна была войти в состав его следующей экспедиции.
Выбор Святого Синода пал на Валаамскую обитель. Игумену Назарию было
поручено собрать для этого необыкновенного мероприятия «иноков духовно
зрелых и телом крепких». Выбор отца Назария пал на иеромонаха Иоасафа
Болотова, духовного звания, пришедшего на Валаам из Ярославских
пределов, «так как в нем замечены были: нрав светлый и приятный,
кротость и твердость духа, увлекательный дар слова с силою убеждения и
строгая обдуманность в исполнении предприятий». Таковая, если так можно
выразиться, характеристика дана была этому человеку самим игуменом
Назарием, когда он перед Святым Синодом оправдывал верность своего
выбора.
Об отце Иоасафе (в миру Иване Болотове)
следует немного сказать особо: родился он в семье священника Ильи
Болотова в селе Страшкове Кашинского уезда Тверской губернии 22 января
1761 года. По окончании Кашинского духовного училища обучался в Тверской
семинарии, затем перевелся в Ярославскую, которую и окончил с блеском.
Четыре года преподавал в Угличском духовном училище. Пытливый,
обладающий живым умом юноша обзаводится обширной библиотекой, постоянно
пополняя багаж своих познаний. В 1786 году принимает нелегко давшееся
ему решение — постригается во иноки, кстати, в Толгском монастыре, близ
Ярославля. Спустя год он оказывается на Валааме. Здешняя жизнь настолько
привлекла новоначального монаха, что весь свой путь земной он решил
провести в стенах именно этого монастыря. Но, как говорят, «человек
предполагает, а Господь располагает». Судьба распорядилась по-иному.
Иоасаф согласие свое отправиться на Аляску
изъявил, принял на себя трудный, поистине апостольский подвиг. В помощь
ему в состав миссии вошли Валаамского монастыря иеромонах Ювеналий,
иеромонах Макарий, иеромонах Афанасий, иеродьякон Стефан, иеродьякон
Нектарий, монах Иоасаф и монах Герман. Всего, таким образом, восемь
человек вошли в первую русскую православную миссию на далекую, дикую
Аляску. (Вся миссия насчитывала десять человек.)
Отправлялись в дальний край не просто так,
не келейно-тихо и незаметно. Последовал именной указ Екатерины, согласно
которому Святой Синод возвел Иоасафа в сан архимандрита, были
пожалованы митра и наперсный крест. Всем необходимым миссия была
снабжена щедро: от верховьев Лены до Охотска имущество миссии везли на
100 лошадях.
И, хоть обставлено все было широко и даже
помпезно, с отъездом сильно поспешали. Стремились до ростепели поспеть к
Каменному поясу — Уралу. Как ни поспешали, а весь путь от
Санкт-Петербурга до Аляски занял… целых девять месяцев! Девять месяцев
труднейшего пути бездорожьями, полной гнуса сибирской тайгой, комариными
болотами. Сколь тягот и лишений претерпели — один Бог знает. Из отчета
миссии: «От Петербурга до Охотска ехали сухим путем…». Читатель!
Взгляните на географическую карту России, хоть чуть напрягите
воображение и представьте, что за «путь» это был, и вы осознаете, что до
Охотска-то добраться было уже подвигом в те времена, не говоря о
прочем. Особенно о пути морском от Охотска до острова Кадьяк и далее на
восток до самой Аляски. Легко сказать: на шлюпе, груженном солониной,
солью, огневым припасом, в трюме которого и спать-то можно было, только
устроившись на мешках да бочках, и то в неимоверной тесноте, духоте и
зловонности. А качка, холод, скуднейший рацион? Только им ведомо, что
это было. Но они достигли. Все это было лишь прелюдией к их
миссионерскому подвигу. Проповедуя, крестя, в трудах и вере строили
церкви, основывали школы, врачевали, просвещали, как могли, жителей
этого дикого края. На Аляске погиб мученически от рук язычников
Ювеналий.
В 1799 году погиб вместе с кораблем «Феникс»
Иоасаф, только что в Иркутске во епископы Кадьякские рукоположенный
именным Указом императрицы еще от 19 июня 1796 года. Вместе с ним
погибли спутники его: иеромонах Макарий и иеродьякон Стефан.
Помимо миссионерского служения, архимандрит
Иосаф нашел время и для служения научного. Он успел за неполных четыре
года исследовать и написать «Топографическое, климатическое,
статистическое и нравственное описание острова Кадьяк», дав, таким
образом, первым из европейцев научное описание этого неизученного края
просвещенному миру. Труд сей был опубликован в октябрьском номере
журнала «Друг просвещения» за 1805 год.
Иеромонах Нектарий, в 1806 году тяжело
захворавший, был отправлен в Иркутск, где и почил в бозе в году 1814.
Монах Иосиф умер на Кадьяке. Иеромонах Афанасий исправлял служение свое
до 1825 года. В тот год вернулся в Россию, прибыл на Валаам (!), где и
преставился Господу в году 1831, успев основательно поведать и даже
частично описать все деяния миссии. И только монах Герман продолжал
подвизаться в диком том крае. По свидетельству барона Врангеля, бывшего
тогда наместником в Российских колониях Америки, в 30-е годы Герман
основал на Кадьяке при миссии детский приют для ребятишек-сирот из
алеутов. Последние годы своей земной доли отец Герман подвизался
анахоретом на острове Еловом. По сию пору там сохранился бережно
местными жителями охраняемый скит: избушка, часовенка и… могила. Могила
Святого Преподобного Германа Аляскинского! Он почил в бозе в конце 1837
года, отдав 44 года жизни своей, служения своего подвижнического людям
того далекого, холодного края. Русская Православная церковь
канонизировала Германа в 1970 году. На Аляске по сей день существует
действующая православная семинария имени Германа Аляскинского и
православный же монастырь его Святого имени.
Часовня преподобного Германа Аляскинского в Нововалаамском монастыре в Финляндии
Но вот что занимает мое воображение. О чем
мыслил, что чувствовал этот прежде всего человек, хоть и обуздавший себя
строжайшей уздой обета постничесгва и одиночества, выходя на угрюмый,
пустынный берег далекого, чужого ему океана? Какой болью и печалью
наполнена была прекрасная душа этого мужественного инока? Сколь ни
пытайся, это останется навеки тайной. Но завеса тайны этой может быть
приподнята — сохранились письма отца Германа игумену Назарию. Письма и
позволяют прикоснуться к трепетным струнам души этого человека. Приведу
всего один фрагмент.
Успенская трапезная монастыря. Начало XX в.
«Преподобный, пречестнейший государь
Батюшка, отец Назарий со всею о Христе братиею о Господе радоватися.
Ваших отеческих мне убогому благодеяний не изгладят из моего сердца ни
страшныя непроходимые Сибирские места, ни леса темные, ни быстрины
великих рек не смоют, ниже грозный океан не угасит чувств оных. Я в уме
воображаю любимый мной Валаам, на него всегда смотрю через великий
океан» (писано 19 мая 1795 года, о. Кадьяк).
Задумайтесь на минуту, мой читатель, над
строкой: «Я в уме воображаю любимый мной Валаам, на него всегда смотрю
через великий океан». Полагаю, вам станет понятной душевная тоска,
владевшая Германом на протяжении долгих 43 лет. Но он свершил свое
служение Господу, мужественно и достойно прошел свой земной путь, и
прославлен Русской Православной Церковью Преподобный Герман Аляскинский 9
августа (27 июля по ст. стилю), и, конечно же, особо почитается в
монастыре Валаамском, где в соборной нижней церкви во имя Святых
Преподобных Сергия и Германа хранится частица его святых мощей, уже в
наши дни доставленных с Аляски.
В Валаамской обители особо чтят память не
только Преподобного Германа, но и одного из основателей Соловецкого
монастыря — Савватия, основателя Александро-Свирского монастыря —
Александра Свирского, основателя Коневецкого монастыря — Арсения
Коневецкого, основателя Авраамиевского монастыря в Ростове Великом —
Авраамия Ростовского.
В 1819 году Валаамская обитель удостоена
была высочайшего посещения: трое суток молитвенно провел на острове
августейший император Александр I.
Пещера Александра Свирепого на Святом острове
Через министра духовных дел, князя Голицина,
сообщено в начале августа 1819 года игумену Иннокентию, что
государь-император намерен посетить монастырь. Было подчеркнуто, что, по
желанию самого монарха, принимать его следует не как Самодержца
Всероссийского, а как смиренного паломника, и прибудет он без конвоя и
свиты в сопровождении одного камердинера. Обрадованы в монастыре были
несказанно: как же, первое во всей истории монастыря августейшее
посещение, но сообщению, что «без свиты и конвоя», не поверили. Неделю
суетливо готовился монастырь к высочайшему визиту. В общем, так-то
всегда был отменнейший порядок, а тут и вовсе все блистало. К
назначенному дню извлекли из погребов наилучшую провизию, наготовили,
нажарили, напарили, нанесли всяческих яств. В оный день почти весь
монастырский флот ушел к Салми, встречать любезнейшего визитера. В
монастырь же от управляющего имением графини Орловой был прислан 7
августа нарочный с известием, что император почивать будет в Салми в
доме военного губернатора, а 10-го утром, вероятно, отправится на
Валаам. Но эконому монастыря отцу Арсению, прибывшему в Салми 9 августа
утром со всем монастырским флотом, император заявил, что на остров
пойдет из Сердоболя, а до него доедет на простых почтовых. На Крестовом
острове, при входе в бухту, на колокольнях поставили смотровых, все как
бы замерло в ожидании большого праздника. Однако… Шел час за часом,
светило пошло к закату, а на горизонте ни паруса, ни единой движущейся
точки. День угас. Отслужили повечерие, монашеское правило. Тревожное
недоумение охватило братию. Монастырь угомонился, погасли огни, все
стихло. Безмолвная августовская ночь опустилась на уснувшие кельи,
притихшие храмы, сады. На Ладогу пал туман.
А государь? Он, действительно, доехал в
простой коляске с одним камердинером до Сердоболя. Отец Арсений встретил
августейшего путешественника, в подворье Сердобольском отслужили
молебен, потом трапезничали, да пока собирались, вышли уж только к
вечеру. Мужики на веслах старались, знали, что везут Александра
Благословенного, указом своим от 1812 года сделавшего земли эти частью
Великого Княжества Финляндского, даровавшего всем им свободу от
крепостного права и вообще сделавшего их жизнь основательно независимой
от уклада и порядков империи. Ладогу и путь к архипелагу знали как свою
собственную пядь. И в ночи уже, бесшумно почти, никем не замеченные,
ввели суденышко в монастырский залив, так же без гомона ошвартовались,
высадили путников своих на деревянный причал и пошли восвояси. Отец
Арсений что было сил поспешил наверх. Александр же постоял с минуту на
пустынном причале, размял от долгого сидения отекшие члены и не спеша,
похрустывая песком, пошел наверх, где во тьме едва угадывались, чуть
белея, монастырские постройки.
Арсений таки поспел. Поднялся гвалт,
зазвонил колокол, за сияли огни, братия валом повалила в собор. На
паперти подвернулись два незнакомых господина в сюртуках, их попроси ли
посторониться, не мешать: «Государь в обитель прибыл» Александра с
камердинером чуть было совсем не затолкали угол, но кто-то бывалый
узнал, пали в ноги, слезно извиняясь, повели в храм, начался молебен.
Трое суток провел император в монастыре, строго постясь и истово творя
молитву. До сих по хранят предание о том, как схимонах Николай угостил
государя репкой со своего огорода, заявив, что только чистить нечем,
ножика нет. Император, немного смутясь, вытер ее от земли белоснежные
лосины и, сказав: «Я солдат, съем и так», съел предложенное угощение.
Благодарственные милости от богомольного
самодержца не заставили себя ждать. Через год доставили в монастырь
пожалованный императором игуменам массивный золотой крест усыпанный
бриллиантами, «для всегдашнего ношения его настоятелями при
священнослужениях». Монастырь же по Высочайшему повелению 2 апреля 1822
года был возведен в I класс, дарован был ему большой остров (чуть меньше
самого Валаама), правда, не в самом архипелаге — в 23 верстах
юго-западнее. Там, на этом острове Путсаари, основан был впоследствии
скит во имя святого Сергия и стали разрабатываться каменоломни, дававшие
обители значительные доходы. Достаточно сказать, что устои
Благовещенского (ныне Лейтенанта Шмидта) моста, цоколь гостиницы
«Москва» (что напротив Московского вокзала), пьедестал памятника
Римскому-Корсакову и, наконец, атланты в портике Нового Эрмитажа изваяны
имени из этого камня, названного сердобольским гранитом.
Повествуя об этих годах, нельзя не упомянуть
и еще об одном событии, происшедшим на Валааме в ту пору. В конце 1822
год сослан был в Валаамский монастырь «на исправление» даже тогда весьма
известный архимандрит Иакинф. Имя этого человека в миру — Никита
Яковлевич Бичурин. По крови он чуваш. Родился в селе Бичурине недалеко
от Чебоксар, в семье сельского священника. В те времена дорога к
образованию для «поповских» детей могла лежать только через семинарию.
После церковно-приходской школы Никита поступил в Казанскую семинарию.
Преподаватели сразу обратили внимание на то, с какой легкостью давались
юному семинаристу языки. Он «с лёту» овладел древнегреческим, латынью,
старославянским. Как ни странно, «изряден» оказался в русской
словесности (ведь за спиной была всего-навсего приходская школа),
самостоятельно и довольно быстро выучил французский, английский,
немецкий языки. Это за рамками программы семинарии, но, так как успевал и
по остальным предметам блестяще, на увлечения юного полиглота смотрели
сквозь пальцы. «Учит, ну и пусть учит, значит, Бог дал». И Бог,
действительно, многое дал этому человеку. Но, как и судьба многих
талантливых людей в России, его судьба оказалась драматичной. В старших
классах семинарии с ним случается несчастная любовь. Он был отвергнут.
Ах так! Он принимает решение уйти от мира и по окончании семинарии
постригается. Одно время остается преподавать в семинарии, а затем
оканчивает Казанскую духовную академию, по окончании которой там же и
остается преподавать. Но волею обстоятельств в 1807 году уже в сане
архимандрита его направляют в Китай главой русской православной миссии.
Выбор церковного начальства пал на него не случайно: представителен,
образован, владеет многими языками. Долгих 14 лет живет он в
Поднебесной, создает русско-китайский, франко-китайский,
немецко-китайский словари, изучает культуру, историю, быт этой
загадочной страны. Но по доносу сослуживцев (это в России занятие
наилюбимейшее) вызывается в Петербург, предстает пред судом Синода и
отправляется в ссылку на Валаам, без права чтения книг! Через четыре
года его оттуда вызволяет князь Горчаков. Но остаток дней опальный
архимандрит проводит в стенах Александро-Невской лавры. Там и могила
его, в некрополе XVIII века. На ней стелла с надписью (по-китайски): «У
ши цынь ляо чун гуан ши це» — «Труженик ревностный и неудачник, свет
проливший на анналы истории» (Конфуций).
Комментариев нет:
Отправить комментарий