воскресенье, 29 июня 2014 г.

среда, 18 июня 2014 г.

Вениамин Иофе: Лишние люди - 1941

Автор: Вениамин Иофе — Дата создания: 01.04.2010 — Последние изменение: 01.04.2010 НИЦ "Мемориал"

История блокадного этапа осужденных и подследственных заключенных из Ленинградских тюрем в Новосибирск - история исчезновения 600 человек, забвения и восстановления памяти о них. На месте захоронения останков погибших в этом этапе между деревнями Судемье и Подрябинье близ Сясьстроя установлен памятный знак...
Вениамин Иофе: Лишние люди - 1941
1941 год. Эвакуация заключенных из Ленинграда. 

8 октября  в связи с обстоятельствами военного времени (8 сентября началась блокада Ленинграда) была проведена операция по  эвакуации из Ленинграда  в Новосибирск осужденных и подследственных заключенных из Ленинградских тюрем. Этот этап состоял из около 2500 заключенных,  в том числе 222 политических, 416 женщин, 141 военнопленных немцев.

По Ириновской железной дороге заключенные были вывезены на станцию Ладожское озеро , а затем пешей колонной выведены к пристани в деревне Морье.
В Морье их погрузили в трюм грузового лихтера (озерной несамоходной баржи). Трюм с помощью двойных дошатых переборок был разделен на три отделения: для военнопленных немцев, для женщин и большое мужское отделение, куда были погружены все заключенные мужчины.
В мужском отделении плотность погрузки была такова, что люди должны были  там всю дорогу стоять, держа вещи в руках. Лихтер был отведен буксиром  от пристани, а затем в связи с налетом немецкой  авиации был брошен буксиром в нескольких километрах от берега и простоял там несколько дней, после чего был отправлен по назначению через Ладожское озеро и затем вверх по Волхову до Волховстроя.
При выгрузке этапа при обыске у заключенных уголовников было изъято около 1500 ножей и заточек.
Все оставшиеся в живых после 6-дневного пребывания в трюме заключенные были отправлены железной дорогой со станции Волховстрой-2 в Томск, куда этап прибыл 15 ноября в количестве 1748 человек.
Военнопленные немецкие офицеры (все 141 человек) были сданы конвою в Вологде.
Таким образом, по дороге пропало около 600 человек, из которых при перевозке по железной дороге погибло около 200  (документально известно, что только на этапе от Омска до Томска от истощения и упадка сердечной деятельности умерло 56 заключенных, в том числе 12 политических), тем самым, около 400 человек можно считать погибшими во время перевозки по Ладоге.
После войны в 1948 году выяснилось, что смерть 121 человек не была оформлена должным образом, в связи с чем было начато следствие, в ходе которого был допрошен начальник конвоя лейтенант Ленивцев и другие офицеры и рядовые конвоя. 
В настоящее время мы располагаем двумя версиями произошедших во время этапирования заключенных событий.
Официальная версия, восходит к результатам послевоенного следствия и основана на показаниях конвоя (в составе которого было около 40% бывших уголовных заключенных). По этой версии, в связи с обстрелами немецкой авиацией и недостатками снабжения водой и хлебом этапируемые заключенные на барже  подняли бунт, пытаясь выйти на палубу и угрожая конвою. Начальник конвоя объяснил, что хлеб и вода в трюм подаются, а рассадить заключенных некуда (заключенные требовали выведения их на палубу). После чего конвой применил оружие (применение оружия было признано следствием правомерным) и восстановил порядок. Убито было в том числе из пулемета около 40 человек. Трупы были спущены в трюм,  для раздевания и распределения одежды среди заключенных.
В это же время в трюме происходили многочисленные убийства заключенных организованными уголовниками из-за еды и одежды. Когда трупы в трюме стали разлагаться их подавали на палубу, делали отметку в личных делах и сбрасывали в озеро. 
Однако после прибытия в Волховстрой в трюме оставалось большое количество трупов. Был получен приказ вывести баржу в озеро, облить горючими материалами и сжечь. Для исполнения приказа баржа была передана начальнику Волховского райотдела НКВД Е.В.Шадрикову и было посчитано, что это  распоряжение выполнено.

Иная картина произошедшего рисуется в воспоминаниях профессора П.В.Мелентьева, бывшего заключенного этого этапа. Он упоминает только об одном случае налета немецкой авиации, на который с баржи ответили пулеметной стрельбой.
Основной проблемой первого же дня этапа он называет скученность,  духоту и террор уголовников. В первый же день заключенные обратились к начальнику конвоя с просьбой о выведении на палубу на свежий воздух и более свободной рассадке. Начальник им в этом отказал, но распорядился, спустить в трюм бревна и доски, чтобы заключенные  смогли сделать нары. Однако самодельные нары под тяжестью залезших на них обломились, что привело к гибели людей, помощи которым оказано не было. Уже к ночи, чтобы все заключенные не задохнулись, конвою пришлось открыть люки трюма. У люков были поставлены конвоиры с оружием, которые стреляли во всех, кто пытался хотя бы на несколько ступенек подняться по лестницам, чтобы глотнуть свежего воздуха. (Так был застрелен Павел Александрович Молчанов, директор Павловской аэрологической лаборатории).  После окончания проветривания  люки были закрыты, и заключенные остались во власти уголовников. 
Уголовники по сговору с конвоем безнаказанно могли грабить заключенных и за долю награбленного получали хлеб и воду. Ими было убито несколько десятков человек  
Остальные заключенные за шесть дней пути ни разу не получили хлеба и только один раз воду, когда однажды конвой опустил в трюм на веревке столитровый бак с водой, что привело к лишь давке для развлечения конвойных (Мелентьеву удалось напиться). Другим развлечением конвоя было мочиться на заключенных, когда они просили воды.
Мелентьев подтверждает, что попытка извлекать трупы из трюма, чтобы сбросить их в воду была сделана. Но после того как несколько трупов было поднято на веревке и кто-то из заключенных попытался таким образом бежать, это было прекращено.
В отделении для немецких военнопленных стояла бочка с водой и проблем с водой и порядком не было. Через сделанную щель в переборке они даже меняли свою воду на папиросы.
Переборки отделявшие женское отделение  от основного мужского были проломлены  уголовниками более основательно,  все этапируемые женщины были ограблены, а более или менее молодые изнасилованы.

Баржа с трупами не была сожжена Е.В.Шадриковым в озере, как это требовал приказ, а отогнана в устье реки Сясь. По нашему предположению это было сделано из-за того, что сожжение на воде баржи с трупами требовало слишком большого количества горючего и не гарантировало полного уничтожения останков.
Два дня баржа с разлагающимися останками простояла в устье Сяси, а затем оставшиеся в трюме трупы заключенных были захоронены бойцами истребительного батальона Сяського ЦБК (комбат П.И.Зажигин), которым были выданы противогазы, под руководством Е.В.Шадрикова на берегу  между деревнями Судемье и Подрябинье.

Некоторые персоналии

ВАЛЬТЕР Александр Филиппович (1892(8)-1941)
Профессор, зав.кафедрой эл.физики и диэлектрков ЛПИ (1934-1941), член-корр АН СССР (с 1938). Арестован 04.09.1941 по обвинению  в измене родине. 09.10.1941 этапирован в Новосибирск. Погиб во время этапа.

МЕЛЕНТЬЕВ Павел Владимирович (1905 – 1994)
Д.т.н., профессор ЛИИЖТ
Арестован 17.09.1941, после этапирования через Ладогу (09-15.10.1941) в заключении  в Томской тюрьме, затем в Сиблаге. Освобожден 26.06.1943 по пересмотру дела. Работал в Барнауле, Сталинграде (зам.директора Механического института). После реабилитации в 1956 вернулся в Ленинград. Преподавал в ЛИИЖТ, в Текстильном институте

МИЛЛЕР Рувель Абрамович (1892,  Сувальская губ.)
Начальник Финансового отдела ГИПХ, арестован 11.09.1941
Погиб при этапировании
МОЛЧАНОВ Павел Александрович
Директор Павловской аэрологической лаборатории

МАМИКОНЬЯН
Врач-гомеопат...

понедельник, 2 июня 2014 г.

"О, вещая душа моя! О, сердце полное тревоги, О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия!.." (Ф.Тютчев)



ИСТОЧНИК:
http://knigi-chitaty.ru/read/146053/page-s_1.html

Видимые следы, оставляемые являющимися душами, и открытие ими
своей загробной участи

«Лет около пятнадцати назад, – рассказывает Сенковский, – я служил чиновников военного ведомства и заведовал складом военных припасов в окрестностях Петербурга, как вдруг надо мною неожиданно стряслась беда. Из моего склада, неизвестно каким образом, пропали вещи на довольно значительную сумму. Самые тщательные розыски, произведенные по горячим следам, не могли открыть похитителя.
Положение мое легко себе представить: получаемого мною содержания, даже в общей сложности за несколько лет, не хватило бы на покрытие пропажи, а тут еще предстояло следствие и всевозможные неприятности по службе. Положение мое было самое ужасное. Года за три перед тем я овдовел, оставшись с двумя детьми шести и четырех лет, и уже с год как был женат на другой жене. Как мы ни судили с женой, что нам делать, ничего придумать не могли.
Одна из наших знакомых, набожная старушка, посоветовала жене отправиться в Петербург и отслужить молебен в часовне, что при Вознесенской церкви, в которой, по ее словам, находится икона святого, молитва которому помогает отыскивать пропавшие вещи.Утопающий, говорится, и за соломинку хватается, а жена и я всегда были люди религиозные, так что понятно, что совет этот как нельзя более пришелся нам по душе. Согласно этому совету я отправил на другой же день жену в Петербург, ей отслужить молебен и поставить свечи, как советовала наша знакомая, сам же с детьми и тещей, матерью второй моей жены, остался дома.
Дело было летом, ночи были довольно светлые, и я ходил у себя в гостиной, раздумывая о своем горе. Наконец утомившись, отправился в спальню, в которой ставни были заперты и было совсем темно; тут же спали дети. Через комнату спала моя теща. Притворив слегка дверь в гостиную, взглянув на детей и посидев еще немного в раздумье на кровати, я приготовился уже раздеваться, как вдруг сквозь неплотно прикрытую дверь увидел в гостиной какой-то свет.
Полагая, что я позабыл потушить свечу, приподнялся было с кровати, но в этот момент неслышно отворилась дверь, и на пороге появилась с горящею восковою свечою моя покойная жена. Странное дело: я не только не испугался ее появления, но даже, как будто, и не удивился тому, точно какое-то затмение на меня нашло, и как будто это был совершенно естественный факт. Я хорошо помню, что очень мало был взволнован и удивлен появлением покойной.
«Здравствуй», – сказала она и мне, держа восковую свечу в руке. Не помню теперь, что я отвечал на это приветствие, но помню только, что почти тотчас затем сказал: «Ты знаешь, какое у меня горе?» – «Знаю, знаю, – отвечала она, – но не безпокойся очень, я тебе». Я стал умолять открыть мне похитителя, но она отказалась это сделать, говоря только, что поможет мне перенести мое горе. «Ты не сердишься, – говорю я, – что я так скоро женился?» – «О, нет, даже напротив, это ты хорошо сделал». Далее благодарила меня, что я не забываю ее в молитвах. «Вы, живущие, – сказала она, – не можете понять, что мы чувствуем, когда вы за нас молитесь». Я забыл сказать, что во время этого разговора, она прилепила к лежанке восковую свечу, которую держала в руках, накапав воском. Разговор перешел затем на детей. «Что же ты не взглянешь на детей?» – сказал я ей. «Я их и без того посещаю», – ответила она, впрочем, взяла свечу и подошла к спящим детям.
В это время раздался голос тещи из соседней комнаты: «С кем ты разговариваешь, Николай?». С этими словами я услышал, что теща поднялась с кровати и стала надевать туфли.
«Прощай, – сказала мне жена, – никто не должен видеть меня с тобой». Я стал удерживать ее, но шаги тещи уже приближались, и когда я снова обернулся назад, то ни жены, ни света уже не было, и в комнате царила полутьма летней ночи.
Вошедшая теща была удивлена, что слышала разговор двух голосов, а никого не застала, кроме меня. Что это такое было, я не могу и до сих пор объяснить себе. Конечно, скажут – простое видение, но вот что странно: осмотрев вслед за тем лежанку, на которой была прилеплена восковая свеча, я заметил очень явственные следы накапанного воска, которых, по моим соображениям, раньше не было. Другое обстоятельство, заставляющее меня думать, что тут было нечто другое, чем обыкновенное видение или галлюцинация, касается произнесенных женою слов, относящихся к детям: «Я их и без того часто посещаю».

Недели за три до этого таинственного случая, ходившая за детьми нянька рассказала мне, что она уже два раза, входя в комнату спящих детей, была перепугана присутствием какой-то женщины, наклонившейся над постелью детей, и с ее появлением сейчас же исчезавшей. Когда теперь я попросил няньку описать наружность являвшейся женщины (она совсем не знала покойницу, так как недавно поступила к нам), то описание ее во всем сходилось с наружностью первой моей жены» (Ребус, 1887, № 20).


ИСТОЧНИК:

Свидетельства о умерших, о бессмертии души и о загробной жизни (РАССКАЗ ПРИХОДСКОГО СВЯЩЕННИКА)

Летом 1864 года прибыл к нам в село молодой человек, лет двадцати пяти и поселился в чистеньком домике. Этот господин сначала никуда не выходил, а недели через две я увидел его в церкви. Несмотря на молодые лета лицо его было помято, морщины кое-где легли целыми складками и невольно говорили, что не без бурь и потрясений . прошло его юношество. Он стал часто посещать нашу церковь, и не только в праздники, но и в будни можно было его видеть молящимся где-нибудь в углу, при слабом мерцании лампадки. Он всегда приходил рано, уходил позднее всех, и каждый раз с каким-то особенным благоговением целовал крест. Вот что передал о себе этот молодой человек:
– Отец мой был мелкопоместный помещик в Я-ской губернии Д. уезда; принадлежала ему одна деревенька. Тихо, плавно текла моя жизнь и я был примерным ребенком. Но вот мне исполнилось десять лет, и я поступил в одно из среднеучебных светских заведений. Тяжело мне было привыкать к новой жизни; в заведении я уже не слышал более того теплого, истинно религиозного наставления, какое мне давали дома на каждом шагу. Сначала я был религиозен и часто молился, но эта молитва была нередко причиной насмешек моих товарищей. Все воспитанники этого заведения, без надзора родителей, были страшными кощунами, и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою религиозность. Поддержки у меня не было и моя охота к молитве слабела с каждым днем, сначала потому, что я стыдился товарищей, а потом опущение молитвы обратилось уже мне в привычку; я пристал к моим товарищам, и молитва уже более никогда не приходила мне на ум. Беседы и разговоры наши были самые грязные, богопротивные. Насмешки над Священным Писанием, над богослужением, над усердием и религиозностью некоторых священников и простого народа, — вот что было постоянным предметом наших разговоров. Сначала меня коробило от всего этого; потом время и общество притупили во мне и это последнее проявление доброго, остаток домашнего воспитания. Но все-таки, как я ни опошлился в этой среде, во мне было сознание того, что я грешу перед Богом; а между тем я продолжал делать то же, что и товарищи. Время шло; я перешел в последний класс и тут-то окончательно совершилось мое падение, и прежние насмешки над священными обрядами и религиозностью людей перешли в полное осмеяние всей Божественной религии. Я сделался отъявленным материалистом. Бытие Бога, безсмертне души, будущая загробная жизнь – все это я считал порождением фантазии и зло смеялся над всем. Крест, это орудие нашего спасения, я сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него… Когда я стоял в церкви по приказанию начальства, как я издевался, как смеялся над отправлением Божественной службы. Когда наступали постные дни, я нарочно старался поесть скоромного, чтобы показать полное презрение к церковным постановлениям. Святые иконы, жития святых были главными предметами моих насмешек. Всегда перед принятием Св. Тайн я старался хоть чего-нибудь поесть и потом уже шел к причастию. Одним словом, в эту пору я был каким-то извергом, а не человекам.
Но вот наступило время выхода моего из заведения, и тут-то я ринулся со всей силой в бездну погибели, и много, много я увлек за собой чистых, невинных душ!..
В один год умерли от холеры мои добрые родители, и их теплая молитва перед престолом Всевышнего, должно быть, повела к исправлению заблудшего их сына. По получении известия о их смерти я отправился в село к ним на могилу. Странно: как я ни опошлел, как ни смеялся над всеми святыми чувствами человека, все-таки привязанность к родителям осталась, и холодный развратный ум уступил голосу сердца – желанию побывать на могиле – и не осмеял его. Это я приписываю особенному действию Промысла Божия, потому что эта поездка на родину была началом моего исправления. Приехав в родное село, я спросил церковного сторожа, где могила таких-то, и, не думая перекреститься на церковь, отправился к указанному месту…
Вот уже могила от меня шагах в десяти, вот уж я вижу и свежую насыпь, но..і вдруг потемнело у меня в глазах, дыхание захватило, голова закружилась, и я упал без памяти на землю. Не знаю, что со мной тут было, только я пришел в сознание уже в квартире, нанятой моим слугой у одного крестьянина. Из рассказов его я узнал, что все окружавшие меня думали, что со мною удар, потому что я был без памяти, с багровым лицом и пеной у рта.
На другой день я встал, однако, совершенно здоровый и, как ни ломал голову, не мог объяснить себе, отчего со мной сделался такой припадок. Потом я опять в те же часы дня отправился на могилу: но каково было мое удивление, когда и в этот раз случилось со мной то же, что вчера. Думая, что меня постигла падучая болезнь, периодически возвращающаяся в известные часы дня, я на третий день остался дома, и припадка не было. Но когда я пошел на четвертый день и стал только приближаться к могиле, прежний припадок снова повторился. Встав утром на другой день, я встретил своего слугу каким-то испуганным, боящимся меня. После я узнал, что он тут же порешил, что в этих припадках что-нибудь недоброе и что я, должно быть, слишком грешен, коли Господь не до: пускает меня до могилы родителей. Счастливее меня он был тогда: у него была вера в Промысл, вера в Бога, а я был жалкий человек и не хотел признавать во всем этом перста Божия. Впрочем, меня довольно озадачили эти странные припадки, и я послал на ближайшую станцию за доктором. Доктор обещал прибыть на другой день и в ожидании его я уснул часов в двенадцать ночи. Утром я проснулся рано, и – Боже мой! – страшно вспомнить: я не Мог пошевелиться, язык не повиновался; я лежал весь расслабленный, тело мое было все в огне, губы высохли, я чувствовал страшную жажду и окончательно упал духом.
Явился доктор, осмотрел меня и дал лекарство. Началось лечение… Сначала Доктор прописывал мне лекарства без затруднения, но потом долго-долго иногда просиживал около меня, кусая губы, и однажды, после шестинедельного лечения, написал мне на бумаге: «Имея дело с мужчиной, я всегда открыто говорю о его болезни, как бы она ни была опасна; ваша болезнь необъяснима, несмотря на мои усилия понять ее; поэтому, не предвидя успеха от трудов моих, я оставляю вас ждать, когда она сама собой откроется». Каков же был мой ужас, когда меня оставляла человеческая помощь, на которую я только и надеялся! У другого есть надежда на высшую помощь, но ее отверг мой развращенный ум. С каждым днем болезнь моя усиливалась и осложнялась: на теле появились прыщи, которые перешли в гнойные раны, от них несся смрадный запах, я не знал, что и делать. Целые ночи я не спал и не находил себе покоя.
Но вот однажды, только что я стал засыпать, вдруг чувствую в своей руке чужую руку. Я вздрогнул, раскрыл глаза и – Боже мой! – передо мной стояла моя мать. Я не мог вообразить, каким образом она очутилась передо мной… «Да ведь она умерла, – подумал я, – как же она явилась мне?». А между тем сердце билось во мне. Мать моя была вся в белом, и только в одном месте виднелось черное пятно; лицо ее было сумрачно, и она была вся в каком-то полумраке. «Я твоя мать, – начала она. – Твои беззакония и твоя распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа, и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли. Ты не только погубил себя, но даже запятнал и нас, и это черное пятно на моей душе – твои тяжкие грехи. Господь, говорю, хотел поразить тебя, но отец твой и я молились перед престолом Всевышнего о тебе, и Он захотел обратить тебя к Себе не милостью, потому что ты этого не мог понять, а строгостью. Он знал, что одна могила наша для тебя дорога здесь, и потому не допустил тебя к ней, поразив сверхъестественной болезнью, дабы ты признал над собой высшую силу, тобой отвергнутую, но ты не обратился. Потом Господь послал меня к тебе – это последнее средство для твоего исправления. Ты не признавал Бога, будущей жизни, безсмертия души, – вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобой. Уверуй же в отрицаемого тобой Бога. Вспомни твою мать, которая жизни не жалея старалась сделать из тебя истинного христианина!». .
С этими словами лицо ее более помрачилось, раздались в комнате рыдания ее и потрясли всю мою душу… «Еще раз заклинаю тебя, – продолжала мать, – обратись к Богу. Ты не веришь и, может быть, думаешь объяснить мое явление тебе расстройством твоего воображения, но знай, что твои объяснения ложны, и я своим духовным существом теперь предстою пред тобой: И в доказательство этого, вот тебе крест, отвергнутый тобою, – прими его, иначе погибнешь. Уверуй, и твоя болезнь исцелится чудесным образом. Погибель и вечный ад тебе, если ты отвергнешь меня!»: Так сказала мать и скрылась. Я опомнился и увидел в руке своей маленький крестик.
Все это до самой сокровенной глубины потрясло мою душу; совесть поднялась со всей силой, недавние убеждения рушились, и я в минуту, кажется, весь переродился, какое-то сладостное, непонятное чувство явилось в груди… В эту минуту вошел мой слуга, держа в руках икону с изображением Животворящего Креста. По его предложению я приложился к ней… Не могу без волнения вспоминать этой чудной минуты: я тут же почувствовал себя здоровым: члены стали повиноваться, язык стал свободно говорить, на месте струпов остались одни только, пятна… Я встал и первым моим делом было помолиться перед образом, который принес слуга. После этого я пошел в церковь и там молился, и сколько было искренности в этой непритворной молитве! Тут же я отправился на дорогую могилу, целовал ее и плакал, и эти горячие слезы омывали прежнюю мою жизнь и были раскаянием блудного сына (Нижегородские Епархиальные Ведомости, 1865, № 24).