среда, 15 мая 2013 г.

Браки между православными и католиками

Браки между православными и католиками: видение пастырского аспекта проблемы в России начала XXI века
Столкновение подходов, принятых в Православной и Католической Церквах и в ряде случаев столь отличных, к решению внутрисемейных проблем при заключении брака между православными и католиками может привести к непростым болезненным ситуациям в семейной жизни. Наиболее актуальные и еще не имеющие своего решения вопросы, касающиеся межконфессионального брачного союза, подробно рассматриваются протоиереем Максимом Козловым в докладе, произнесенном на XIV православно-католическом богословском коллоквиуме в Бари 16 декабря 2010 года.

РАДОНИЦА

Православная Церковь отмечает Радоницу — день особого поминовения успоших

<ilayer src="http://adv.pravmir.ru/adpeeps.php?bfunction=showad&uid=100000&bmode=off&bzone=468x60-top-pages&bsize=468x60&btype=4&bpos=default&ver=2.0&btarget=_blank" frameborder="0" width="468" height="60"></ilayer>
14 мая. ПРАВМИР. Православная Церковь отмечает Радоницу — день особого поминовения усопших. Радоница — 9 день от Пасхи, название этого дня происходит от слова «радость» — ведь праздник Пасхи продолжается.
Обычно в этот день после вечернего богослужения или после Литургии совершается полная панихида, в которую включаются и пасхальные песнопения. Верующие посещают кладбище, чтобы помолиться об усопших.
Придя на кладбище, надо зажечь свечку, совершить литию (это слово в буквальном смысле означает усиленное моление. Для совершения чина литии при поминовении усопших надо пригласить священника. Более краткий чин, который может совершить и мирянин. По желанию можно прочитать акафист о упокоении усопших. Затем можно прибрать могилу или просто помолчать, вспомнить покойного.
Нужно помнить, что традиция оставлять еду, пасхальные яйца на могилах существовала в Советском Союзе, когда государство преследовало веру, она не является церковной. Неприемлемо с церковной точки зрения ставить на могиле водку и черный хлеб. Пьянство с целью «поминовения» недопустимо.
Душам усопших близких нужна молитва. Душа почившего испытывает великую потребность в нашей постоянной молитве, потому что сама она не может творить добрых дел, которыми была бы в состоянии умилостивить Бога.
По свидетельству святителя Иоанна Златоуста (IV в.), праздник Радоницы отмечался на христианских кладбищах уже в древности. Особое место Радоницы в годичном круге церковных праздников — сразу после Светлой пасхальной недели призывает христиан не углубляться в переживания по поводу смерти близких, а, наоборот, радоваться их рождению в другую жизнь — жизнь вечную.

Восстановление комплекса Московского епархиального дома

Восстановление комплекса Московского епархиального дома будет завершено к 2015 году

<ilayer src="http://adv.pravmir.ru/adpeeps.php?bfunction=showad&uid=100000&bmode=off&bzone=468x60-top-pages&bsize=468x60&btype=4&bpos=default&ver=2.0&btarget=_blank" frameborder="0" width="468" height="60"></ilayer>
14 мая. ПРАВМИР. Епископ Подольский Тихон посетил с инспекцией комплекс Московского епархиального дома.
«Московский епархиальный дом был центром народного просвещения, миссионерской и социальной деятельности Русской Православной Церкви. Святейший Патриарх Кирилл благословил приложить все возможные усилия, чтобы здание вернулось на карту Москвы в своем исконном качестве к 2015 году»,- напомнил епископ Тихон.
Ранее уже сообщалось, что храм святого князя Владимира с комплексом Московского епархиального дома будет восстановлен к 2015 году. Речь об этом шла на заседании Попечительского совета Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, которое прошло в здании Московского епархиального дома в Лиховом переулке 12 марта.
На заседании было принято решение создать рабочую группу по восстановлению Епархиального дома с Князь-Владимирским храмом и Соборной палатой во главе с протоиереем Владимиром Воробьевым, включить в состав Попечительского совета дополнительно несколько человек и утвердить Положение о Попечительском совете ПСТГУ.
Епископ Тихон напомнил, что 2015 год знаменателен для отечественной истории, так как в него будет отмечаться тысячелетие со дня блаженной кончины святого равноапостольного князя Владимира, крестившего Русь.
В 1917-1918 гг. в Соборной палате проходил Поместный Собор Русской Православной Церкви. 17 ноября 1917 г., в самый разгар революции и боев в Москве, Поместный Собор принял постановление о восстановлении Патриаршества. Уже на следующий день, 18 ноября, в Храме Христа Спасителя митрополит Московский и Коломенский Тихон был избран и наречен Патриархом Московским и всея Руси. В 1918 году здесь была совершена первая панихида по убиенной Царской семье.
В годы советской власти Епархиальный дом был перестроен и передан Центральной студии документальных фильмов.В 2004 г. здание было возвращено Русской Православной Церкви и передано Православному Свято-Тихоновскому гуманитарному университету.
После воссоздания здесь разместится главное здание Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета, исторического преемника дореволюционного богословского института.
В ходе восстановительных работ здание будет оборудовано как основной корпус университета, здесь будут воссозданы исторические интерьеры, но при этом созданы подобающие современные условия для нескольких тысяч студентов – богословов, религиоведов и историков.

вторник, 26 февраля 2013 г.

Купцы Прохоровы


Прохоровы купцы

Источник:
I
Фабрика Прохорова и Резанова, впоследствии товарищество Прохоровской Трехгорной мануфактуры, основана в июле 1799 года Василием Ивановичем Прохоровым и Федором Ивановичем Резановым, как это явствует из письма В. И. Прохорова к Ф. И. Резанову, сохранившегося от начала XIX столетия. Других же официальных документов, свидетельствующих о начале самого производства, не сохранилось; небольшое фабричное производство могло в то время начаться явочным порядком. Основатели фабрики, как и большинство позднейшего московского купечества, вышли из крестьянской среды.
Прохоров В. И.
Отец Василия Ивановича, Иван Прохорович, принадлежал к монастырским крестьянам Троице-Сергиевской лавры, в которой он занимал должность штатного служителя. Ему нередко приходилось с митрополитом бывать в Москве, и здесь, как человек предприимчивый, он пробовал торговать кустарными изделиями Троице-Сергиевского Посада.
В 1764 году, когда у монастырей были отобраны вотчины, он освободился от крепостной зависимости и вскоре же с семьей переехал в Москву на постоянное жительство и приписался к мещанам Дмитровской слободы.
Чем в первое время в Москве занимался Иван Прохорович — неизвестно, но, вероятно, что никакого прибыльного и надежно обоснованного дела он не имел, что и заставило его сына своего, Василия Ивановича, определить на службу приказчиком к одному старообрядцу, занимавшемуся пивоварением.
Таким образом, Василий Иванович Прохоров начал свою самостоятельную жизнь. Во время моровой язвы, в 1771 году, Василий Иванович тяжело заболел, и хозяин отправил его на излечение к своим единоверцам на Рогожское кладбище.
Прохорова  Е. Н.
Тут, благодаря внимательному уходу старообрядцев, Василий Иванович выздоровел. Но продолжительное пребывание в среде рогожских старцев не прошло для него бесследно: оно сильно отразилось на его духовно-нравственном облике и создало несколько полезных и прочных знакомств среди купцов-старообрядцев.
Сколько времени находился Василий Иванович на службе у старообрядца-пивовара и служил ли он у него по выздоровлении от моровой язвы — сведений не сохранилось, но, несомненно, что знакомство с делом хозяина привело его к мысли открыть свою пивоварню. По всему вероятию, это произошло в начале 80-х годов, так как известно, что 3-го ноября 1784 года Василий Иванович приписался в московские купцы. Жительствовал он в это время в приходе Св. Николая Чудотворца, что в Хамовниках, где и «торг имел пивоваренный».
В своих семейных воспоминаниях сыновья Василия Ивановича, Тимофей и Константин Васильевичи, рисуют его человеком мягким, добродушным и в высшей степени религиозным.
«Кроме обычных утренних и вечерних молений, — пишет Тимофей Васильевич, — он часто любил предаваться молитве в уединении, и во всякое время, когда дух воззовет к молитве…» Несомненно, на религиозность его значительное влияние оказало раннее и продолжительное знакомство со старообрядцами.
Будучи от природы человеком впечатлительным и любознательным, Василий Иванович живо интересовался религиозными вопросами вообще и распрями между господствующей церковью и старообрядцами в частности. Много времени уделял он на чтение книг, преимущественно богословского, религиозно-нравственного и мистического содержания, на религиозные беседы и споры. Эти религиозно-философские беседы и те духовные интересы, которыми жили рогожские старцы, были по душе Василию Ивановичу, и он перешел в раскол.
По своему времени Василий Иванович был весьма грамотным человеком, и, обладая хорошей памятью и склонностью к отвлеченному мышлению, он скоро приобрел большую начитанность по религиозным вопросам. Все это вместе с присущими ему даром слова, мягкостью и добродушием скоро создало ему славу выдающегося начетчика Часто в праздничные дни и особенно в длинные зимние вечера он устраивал у себя в доме собрания знакомых и близких, которым и читал разные полезные книги, рассказывал прочитанное или поучал в вопросах религии и нравственности. В этом последнем он всю свою жизнь видел как бы истинное свое призвание.
Целые десять лет Василий Иванович оставался верен старообрядчеству. Потом под влиянием бесед со своим другом, протоиреем церкви Сергия в Рогожской, отцом Евфимием, у него выработалось отрицательное отношение к старообрядчеству. Долгие и мирные беседы с отцом Евфимием в конце концов привели Василия Ивановича к убеждению, что без «церкви и законного священства» нельзя спастись, и он снова перешел в православие. Как видного прозелита, протоиерей Евфимий представил его митрополиту Платону. Получив от Василия Ивановича на предложенные ему вопросы вполне удовлетворительные ответы, митрополит выразил надежду на то, что Василий Иванович будет истинным сыном церкви.
Однако по своим религиозным убеждениям Василий Иванович всю жизнь был скорее единоверцем, нежели православным; но, как и прежде, он остался сторонником веротерпимости и просвещения, основанного на евангельских истинах.
Стремление пропагандировать свои религиозные идеи не оставило Василия Ивановича после обращения; оно даже усилилось в нем, доходило до желания быть епископом, чтобы при этом с большею силой можно было бы насаждать и защищать православие.
Близкою Василию Ивановичу по духу и нравственному складу была вторая жена его, Екатерина Никифоровна, на которой он женился в зрелых летах (ему в это время было 42-43 года, а ей не более 17 лет).
Екатерина Никифоровна была дочерью московского купца Никифора Родионовича Мокеева, происходившего из крестьян села Милятина Медынского уезда Калужской губернии.
Будучи много моложе своего мужа, она вполне прониклась его убеждениями и взглядами на жизнь и людей; трудолюбивая и гуманная, обладавшая светлым умом, она во всем разделяла взгляды своего мужа, тем самым давая ему нравственную поддержку в трудные минуты жизни.
Работала она с утра до вечера и окружающим ее любила говорить, что праздность гибельна, свободное же время посвящала молитве, чтению житий святых и пению псалмов.
Преданная жена, Екатерина Никифоровна была матерью, отдававшею всю себя детям, которых у нее было, кроме двух падчериц, четыре сына и четыре дочери.
Она внимательно следила за их воспитанием и обучением, за что и дети до глубокой старости питали к ней самые теплые и искренние чувства.
В записках, оставшихся после Тимофея Васильевича, имеется интересная характеристика Екатерины Никифоровны. Несмотря на некоторую длинноту ее, мы не можем не привести ее здесь, так как она показывает, и каковы были эти люди, и каково было представление их об идеальном, так как образ матери в ней явно рисуется идеализированным в благоговейном представлении сына. «Лжи, коварства и лести она не терпела и уклонялась от тех обществ и лиц, в которых эти недостатки не были исправляемы. Детям своим и ближним часто внушала справедливость в делах и словах; совесть была всегдашним судьею ее самой и всех, кто хотел следовать ее советам и наставлениям. С самого детства молитвы в уединении и чтения псалмов и житий святых занимали ее каждодневно и неоднократно. Чувствуя скуку и уныние, отчего бы они ни происходили, она тотчас становилась на молитву или читала Пролог и другие жития святых, и скука оканчивалась слезами и успокоением. Часто слышали мы, как она пела псалмы; «Живый в помощи Вышняго» и «Не ревнуй лукавствующим» повторялись чаще других.
Труд занимал ее с утра до вечера. Без занятий не оставалась она ни в какое время и всегда говорила, что праздность гибельна для всех. Даже в последние годы жизни слепота очей и тяжкие предсмертные скорби не останавливали ее от занятий рукодельных. Детям своим она внушала целомудрие и благословенную брачную жизнь, советуя им от помыслов ограждаться молитвою и душеполезным чтением, удаляться неизвестных, кольми паче соблазнительных товариществ и не читать соблазнительных книг. Просто воспитанная жена-гражданка, она первым основанием счастья детей почитала просвещение, основанное на благочестии; дети при родителе начали учение, при ней кончили. Она даже была возбудительницею учения детей в заведениях наших, сама занималась у себя женскою школой и на школу мальчиков радовалась, сама кроила для учеников и учениц рубашки и несколько шила.
С самого раннего детства и до конца жизни, при всех переворотах, никогда не жаловалась, а всегда была довольна и за все благодарила Бога, часто повторяя слова Давида: «Мал бех и состарился и не видех праведника оставленна». Детей своих с самого младенчества приучала молиться Богу, становя их часто молиться с собою; а кто выучивался писать, тех заставляла переписывать канон Кресту и все чтомые на неделе тропари и кондаки святым.
По поступлении нашем к занятиям, говорила, чтобы мы имели страх Божий, жили правдою, уклонялись от всего непозволительного, сохраняли свою совесть в чистоте и непорочности; а в последнее время одно ее подтверждение детям было — иметь между собою любовь и согласие, помнить бедных, особенно родственников не оставлять в нужде, старых и немощных призревать и покоить, а малолетних научить, воспитать и устроить, в темнице сидящих и больных посещать, странных не забывать, никого не огорчать и со всеми иметь мир. Несколько девочек из дальних родственниц, бедных, она воспитала у себя и выдала замуж с приличным награждением, и, когда некоторые из них оказались неблагодарными, нимало не обижалась, а говорила: «Я не для благодарности делала, а по обязанности христианской».
Семье Прохоровых пивоваренное производство не нравилось, как противоречащее их мировоззрению, поэтому Василий Иванович искал все время случая переменить его на какое-либо другое занятие. Да и Екатерина Никифоровна нередко и с грустью говорила: «Не могу я молиться об успехе твоего дела, не могу желать, чтобы больше пил народ и через то разорялся».
Случай этот представился. Василий Иванович знакомится с будущим вторым основателем фирмы — Резановым, а впоследствии и роднится, выдав за него одну из своих родственниц. Федор Иванович Резанов был сын пахотного солдата Стрелецкой слободы города Зарайска Рязанской губернии. Он рано лишился отца и, чтобы поддержать существование престарелой матери и свое, отправился в Москву. После немалых скитаний энергичный и предприимчивый юноша попадает на одну из ситценабивных фабрик. Здесь приходится исполнять ему множество трудных, нередко непосильных работ. Как человек даровитый, Резанов выучивается грамоте, в совершенстве знакомится с ситценабивным производством и начинает подумывать о выходе из своего зависимого положения. Но трудно было подняться — у него не было ни средств, ни связей в торгово-промышленном мире. Прохоров в это время занимал уже видное общественное положение, пользовался уважением и доверием московского купечества и имел некоторые средства. Благодаря капиталу В. И. Прохорова и его связям в торгово-промышленной среде, Резанов нашел возможным применить свои знания к делу, а Прохоров, благодаря знаниям Резанова, вложил свои деньги в производство, которое ему нравилось.
В июле 1799 года они заключили словесный договор на устройство в Москве ситценабивной фабрики. Договор заключался в том, что они дали друг другу слово работать вместе пять лет, 9 частей прибыли делить пополам, а десятую — «Резанову за его знания и распоряжение».
Свою мануфактурно-промышленную деятельность Прохоров и Резанов начали в наемных помещениях, но где именно, прямых на то указаний не имеется. По всей вероятности, это были фабричные помещения во владениях князей Хованских, находившиеся за речкой Пресней и составляющие ныне то самое место, где расположены владения г-жи Беляевой и конный двор товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры. Ровный скат на южную сторону, близость Москвы-реки, пруд с чистой водой благоприятствовали устройству ситценабивной фабрики, для которой необходимы были и ровный открытый луг для бельников, и чистая вода для мытилки.
После 1812 года успеху дела главным образом способствовало то обстоятельство, что в Москве Прохоровым совсем не было конкуренции: все ситценабивные фабрики после нашествия французов находились в полном разрушении. Центром этой промышленности стал Иваново-Вознесенск. В своей книге «Город Иваново-Вознесенск» Я. М. Гарелин говорит: «Все фабричные обороты и деятельность московских фабрик перешли в то время в руки ивановских фабрикантов. Работы, производящиеся на здешних фабриках день и ночь, увеличили производство непомерно; набойщики зарабатывали тогда до 100 рублей в месяц, не слишком обременяя себя работой. В это время набойщика не стесняло ничто — ни аккуратность в набивке, ни точность соблюдения раппорта в рисунках». Самое производство ситцев того времени Гарелин называет горшечным, а самих производителей ситцев горшечниками. Из этих-то горшечников впоследствии и вышли солидные фабриканты. «Процесс перехода совершался так,- рассказывает Гарелин, — прилежный и ловкий набойщик, при помощи своего небольшого семейства, например, жены и двух сыновей, мог приготовить до 20 штук ситцев в день, т. е. набить миткаль, предварительно выбеленный, одной или двумя красками, вечером их смыть, а в ночь высушить; на другой день, накрахмалив и опять высушив, прокаландривал у посторонних, где ему складывали ситец в штуки, прессовали, и в таком опрятном виде товар поступал в распоряжение набойщика. Поутру в базарный день, этот горшечник продавал свои товары в том же Иванове купцам, приезжавшим из разных мест для покупки ситцев. Таким образом, не отходя от своего семейства, подобный набойщик, продавая каждый базар по 20 штук своего ситца, получал на худой конец 40 рублей чистой выгоды. К концу года у него уже составлялся значительный капитал». При этом ситцы красились прочно только одним колером; если же колеров было два или три, то эти последние редко закреплялись, были «верховые», т. е. смываемые, линючие.
Прохоров т. В.
Действительно, период времени после двенадцатого года до тех пор, пока сожженная Москва не вступила в свою обычную колею, должен считаться в истории Прохоровской мануфактуры и Иваново-Вознесенска одной из лучших страниц. В это время за счет Москвы мелкие кустари Иванова делались крупными фабрикантами, а Тимофей Васильевич через какие-нибудь два года увеличил свое производство в десять раз. Росту промышленных предприятий способствовали и другие причины. С восстановлением мира в Европе в 1814 году все отрасли промышленности, а хлопчатобумажная в особенности, стали развиваться с неимоверной быстротой. Главным двигателем в этом деле было применение паровых машин, произведшее полный переворот во всех видах промышленности. Потребление хлопчатобумажных тканей по размерам торгово-промышленных оборотов начало выдвигаться на первый план во всех странах. Россия не могла остаться равнодушною ко всеобщему промышленному оживлению; она должна была приняться за изыскание новых способов для развития своих производительных сил. Правительство со своей стороны на этот раз пошло навстречу интересам хлопчатобумажной промышленности: оно в течение целого десятилетия держалось строго запретительной торговой политики.
Попав в благоприятное течение промышленного потока, Тимофей Васильевич, при своих выдающихся дарованиях, быстро подвигался вперед, развивая и расширяя свое фабричное дело, несмотря на то, что глава семьи и фирмы почти совсем перестал принимать участие в своем промышленном деле. Здоровье Василия Ивановича все более и более ухудшалось; наконец, болезнь свела его в могилу. Он умер в 1815 году, в то время, когда дела фабрики были уже в блестящем положении. Все свое движимое и недвижимое имущество Василий Иванович завещал жене и детям в нераздельную собственность. Со смертного одра он советовал детям держаться в жизни тех правил, которые и ему самому служили основой во всех его поступках: «Любите благочестие и удаляйтесь от худых обществ, никого не оскорбляйте и не исчисляйте чужих пороков, а замечайте свои, живите не для богатства, а для Бога, не в пышности, а в смирении; всех и, кольми паче, брат брата любите».
После смерти отца Тимофей Васильевич становится полным руководителем предприятия при деятельном участии своих братьев. В лице отца он потерял твердую нравственную опору, испытанного духовного руководителя, но, верный его заветам и полученному в доме родителей воспитанию, он, как и все семейство Прохоровых, старается не уклоняться от намеченного пути.
Но часто бывает, что в своем увлечении при быстром житейском плавании человек и на малой мели может потерпеть большое крушение; так и в жизни Тимофея Васильевича было не мало мелей, сопровождавшихся более или менее значительными крушениями. Особенно глубоко в его памяти сохранился случай 1817 года, из которого он извлек поучительный для себя урок. Рассказывая об этом в своей автобиографии, он предостерегает сына от тех неприятных внутренних мучений, которые рождаются следствием таких человеческих пороков, как заносчивость, гордость, неблагодарность по отношению к старшим… «Удача мне, шестнадцатилетнему мальчику, не во всех отношениях послужила на пользу: я сделался гордым, даже против братьев, грубым и неблагодарным к родителям… в 1817 году в январе месяце потерпел достойное поношение и унижение против Бога, родителей и всех меня знавших. К оправданию моему не оставалось ни одного слова, кроме смиренной к Богу молитвы и покорности старшим. Долго мне надобно было стыдиться не людей только, но и стен за мое преступление». Это относилось к одному из случаев проявления порока, которым нередко страдают и страдали незаурядные русские люди,- это пристрастие к «пагубному». Тимофей Васильевич был в полном отчаянии, но были добрые и расположенные к нему и семье Прохоровых люди, которые вовремя поддержали неопытного юношу.
Помимо энергии и природных дарований самих владельцев мануфактуры, проявлявшихся в промышленном и торговом их деле, помимо своевременного снабжения фабрики всеми видами усовершенствованных орудий производства и красящих веществ, стать мануфактуре в ряды первоклассных способствовало и еще одно обстоятельство: она обслуживалась прекрасно подготовленным штатом рабочих и мастеровых, получивших техническую подготовку в Прохоровской фабричной ремесленной школе.
Это обстоятельство столь интересно в жизни мануфактуры, что безусловно заслуживает быть занесенным на страницы истории технического образования в России и в историю мануфактурной промышленности. Вопрос о комплектовании фабрик и заводов опытными мастерами и рабочими у нас в России, в большинстве случаев, разрешался в XIX столетии (нередко и теперь это делается многими) очень просто: за солидное вознаграждение выписываются иностранцы; братья Прохоровы в этом деле пошли собственным путем, с которого до сих пор не сходят и их потомки. Начало этому было положено сыном основателя мануфактуры Тимофеем Васильевичем.
Еще в первые годы своей деятельности Тимофей Васильевич обратил серьезное внимание на грубое и невежественное состояние мастерового народа. Не только хорошо грамотные, а даже умеющие кое-как читать и писать попадались в то время среди рабочих очень редко. Не отличалось особенным просвещением и большинство владельцев всевозможных предприятий. Об устройстве же учебных заведений для широкой забитой крепостной массы в обществе не говорили, и ко всякой попытке сделать что-либо для просвещения рабочей массы относились тогда отрицательно.
Таким образом, большинство населения было обречено на полный застой во всех областях жизни. Только немногие лучшие люди сознавали это и, по мере сил, старались проводить в жизнь новые понятия. К числу таких людей, несомненно, принадлежал и Тимофей Васильевич Прохоров.
В начале своей промышленной деятельности умный юноша ясно видел, что русскому рабочему при врожденной его сметливости недостает общего развития для усвоения технических знаний; он понимал, что без образования рабочей массы не может развиваться наша промышленность. И вот, сам с жаром предаваясь образованию, Тимофей Васильевич берется за дело просвещения своих рабочих.
Сначала Тимофей Васильевич сам лично занялся обучением взрослых рабочих чтению и письму. Как и следовало ожидать, рабочие намерение своего хозяина, да еще молодого, сочли за праздную затею. Быть может, никогда не чувствовавшие стремления к свету, отупевшие в труде, зачерствевшие в невежестве, они не могли понять значения образования и не видели для себя необходимости в грамоте. Это было около 1815- 1816 года.
Холодно встреченный в своих начинаниях, Тимофей Васильевич не мог оставить без воплощения той мысли, в правоту которой он безусловно верил: он не мог отказаться от намеченной им цели — поднять умственную и нравственную сторону русского рабочего. «Должно быть, к решению вопроса я подошел не с той стороны, — сказал себе Тимофей Васильевич, — недаром сложилась в народе поговорка: „горбатого исправит только могила“. Недаром и в Писании сказано, что новое вино не следует вливать в старые меха». Впоследствии Тимофей Васильевич, встретив полное сходство своего вывода с мнением Лейбница, как афоризм выписал его слова: «Преобразование человеческого рода совершается с преобразованием молодого поколения».
Он решил впредь свою фабрику пополнять рабочими, получившими правильное обучение с детства, для чего в 1816 году основывает при своей фабрике ремесленную школу.
Учебно-воспитательное дело в школе было организованно просто и практично: дети часть дня обучались в фабричных мастерских различным мастерствам и производствам и часть дня проводили в школе. В программу школы входили: Закон Божий, русский язык, арифметика, чистописание и рисование линейное (т. е. черчение) и узорное. Широта курса программы Прохоровской школы того времени станет для нас понятной только после того, когда мы вспомним, что учение в то время шло чрезвычайно медленно по церковнославянской азбуке, составлявшей первую и трудную ступень образования, и чаще всего заканчивалось умением читать Часослов и Псалтырь. Присутствие же в программе «русского языка» говорит об обучении чтению и письму «гражданскому». Арифметика и графические искусства и подавно должны были резко выделять школу из ряда народных школ, которые, сами по себе, тогда были редкостью.
Школьное обучение велось по вечерам, днем же каждый из мальчиков занимался на фабрике тем мастерством, которое ему было посильно и соответствовало его способностям. Так, одни занимались набойщицким делом, другие резным или рисовальным искусством, третьи крашением и т. д. 
Хотя обучение в школе и велось приглашенными учителями, тем не менее, Тимофей Васильевич ежедневно заходил в школу и зорко следил за тем, как дети относятся к учебному делу. Что же касается обучения мальчиков тем или иным фабричным производствам в мастерских, то мастерам строго вменялось в непременную обязанность помогать ученикам и руководить их в занятиях. Постоянное же присутствие хозяина на фабрике не допускало возможности неисполнения его воли. На фабрике он успевал всюду быть и все видеть: ни одно дело не начиналось без его личного надзора, без его непосредственного распоряжения. Он давал свои указания и набойщикам, и ткачам, он руководил крашением и красковарением, присутствовал на мытилках (плотах, с которых в Москве-реке промывался окрашенный или набитый товар). Такая лихорадочно-неустанная деятельность Тимофея Васильевича имела огромное воспитательное значение. Мастеровые не только исправнее и аккуратнее работали, но, главное, не могли вести никакого неприличного разговора. Они очень хорошо знали, что их хозяин не мог терпеть ни сквернословия, ни неблагопристойных разговоров. От старших он требовал, чтобы они были для младших примером трудолюбия, искусства в работе, а главное — в благонравии. В течении второго и третьего десятилетия школа была незначительного размера: в ней обучались до 30 мальчиков — детей рабочих и бедных жителей Москвы, которые принимались Тимофеем Васильевичем по контракту на 4-5 лет. Большинство питомцев и по выходе из школы оставались на службе у Прохоровых.
В 1830 году, во время холеры, в Москве осталась масса осиротевших детей, обреченных на полную гибель. Прохоровы, чтобы хотя некоторой части их облегчить участь и обеспечить будущее, набрали в свою школу до 100 человек детей обоего пола. Школа выросла до значительных размеров.
Устроив так школу, Тимофей Васильевич получил от нее блестящий результат. Жизнь вполне оправдала его ожидания.
Прохоров К. В.
Поставив свою фабрику в ряды первоклассных, Тимофей Васильевич не мог не видеть, что при отсутствии технического образования русская промышленность не в состоянии пойти рука об руку с европейской. Он видел, что одна Прохоровская школа может дать русской промышленности слишком ограниченное количество подготовленных работников. Поэтому он искренне хотел, чтобы его первый и единственный в своем роде пример по образованию рабочих нашел себе подражание. «С этою целью он решился отдать свои действия на суд общества и назначил ученикам своим произвести открытое испытание. Приглашены были известные в обществе лица из купечества; посетителей собралось немало, и их вниманию были представлены не только познания учеников в некоторых науках, но и опыты мастерства их, и все посетители были удивлены их успехами. Это было в начале 1832 года».
Удовлетворенный успехом своей школы, Тимофей Васильевич решил идти дальше в том же направлении. Он предложил московским мануфактуристам общими силами основать в Москве технологическое училище и решил посвятить себя делу технического образования. Для приобретения необходимых сведений в области технической, а равно по вопросам педагогического характера, Тимофей Васильевич весною того же 1832 года отправился в Германию. Там он один объехал все более замечательные мануфактурные центры, побывал и во Франции, но только в одном Мюльгаузене. Наряду с мануфактурами Тимофей Васильевич знакомился с механическими и химическими заводами, как имеющими прямое и непосредственное отношение к мануфактурному делу. В особенности же внимание его было обращено на постановку в Германии народного образования. Он посещал университеты, музеи и, главным образом, народные школы.
Всюду он старался заметить то, что могло быть с пользою приложенным на родине. Возвратившись к осени в Москву, Тимофей Васильевич вместе с братом своим Константином Васильевичем выработал проект технологического института. Обязанность директора этого училища он безвозмездно брал на себя, а в том случае, если бы купечество отказало ему в доверии, предлагал из собственных средств платить жалованье тому лицу, которое будет избрано для этой цели.
Но ни купеческое общество, ни правительство не откликнулись на призыв человека, для которого, по его словам, «филантропия была главным предметом забот и упражнений», которого «общественная служба и христианская философия отвлекали от промысла, но здоровье и жизнь услаждали».
Во время своего путешествия в 1832 году Тимофей Васильевич старался изучить и условия иностранной торговли. Перед отъездом за границу он прожил значительное время в Петрограде, стараясь ознакомиться с его биржевыми делами, в особенности с торговлею хлопком и английскою пряжей. Сделав непосредственно у английских и голландских поставщиков несколько покупок пряжи, он увидел, что для такого рода деятельности он мало подготовлен и что капитал его не таков, чтобы с ним можно было вести крупные обороты заграничной торговли. Главное же, что ему при этом мешало, было то, что помыслы его были сосредоточены на вопросах технического образования, которым он вознамерился окончательно себя посвятить.
В то же время у Тимофея Васильевича созрела мысль, путем издания технического журнала, заняться распространением промышленно-технических сведений в России. В успех этого предприятия верили и братья, так как они в Тимофее Васильевиче видели человека, которого «судьба вызывает на что-то необыкновенное» (Я. В.). Но намерение это осуществить ему не пришлось. Коммерческие же дела, которыми в это время Тимофей Васильевич занимался в Петрограде, были настолько неудачны, что мягкий и деликатный Яков Васильевич не мог удержаться, чтобы не написать: «Нам утешительно знать от Вас, что Вы в Петербурге время не скучно проводите и находите для себя нечто полезное и, в особенности, что всего драгоценнее для Вашего здоровья, и хотя не ручаетесь за общую нашу пользу, по временам мы не отчаиваемся; конечно, Ваши покупки, как видится, не слишком для нас интересны… но мы от Вас надеемся иметь особенную пользу, относящуюся до мануфактурных сведений; в этом мы полагаем всю цель Вашего путешествия».
До сих пор Яков Васильевич на брата смотрел с благоговением и, послав ему письмо с укоризною, сам испугался своего поступка, а потому до получения ответа вновь пишет: «Может быть, я еще по неопыту не могу передать на бумаге тех чувств и тех выражений, коими довольствуются родные сердца; но поверьте, что мое сердце навсегда пребывает к Вам в прямой любви, и чувства мои, как к старшему брату, наставнику и попечителю, всегда преисполнены уважения; но таковые объяснения мои были на Ваши письма в духе несколько расстроенном (я сам себя сознаю малодушным, ибо мой дух не всегда соображается с разумом: что помыслил, то и сделал, а после об этом и буду рассуждать и беспокоиться). После я раздумал, на что я так писал?.. И теперь сколь прискорбно сердцу моему, если я мог быть причиною Ваших беспокойств. Ныне вполне сознаю неосмотрительность свою и прошу Вашего прощения: простите и успокойтесь, любезнейший братец».
Авторитет Тимофея Васильевича в глазах братьев был слишком велик, чтобы они могли сразу счесть себя самостоятельными. Прежде чем провести в жизнь какое-либо новое дело, Яков Васильевич советуется с Тимофеем Васильевичем, но чем дальше, тем все больше и больше проглядывает в этих советах предрешенности.
«Наши дела текут,- пишет он 25 января 1832 года, — общим порядком, торгуем изрядно, но, к сожалению, за кашемировыми ситцами и шлафроками все остановка, и более происходит от недостатка тканья, коего необходимо поприбавить. И, кажется, фабрика около Серпухова нам будет весьма кстати».
И Серпуховская фабрика вскоре же арендуется.
В феврале того же года он пишет Тимофею Васильевичу: «Украинская нам торговля, кажется, совсем бесполезна, ибо производство там малое, а расходы большие. Вот Крещенская ярмарка торговала на 28 тысяч, и это еще не худо, а расхода, исключая жалованья приказчикам, до 1 000 рублей, также и в кредит тоже на 7 000 рублей там отпускает. Итак, если все счесть, то на круг копеек 10 на рубль расходов лишнего ляжет, а цены и 2 копейки в рубле против московских разницы не имеют. Да теперь братец Иван Васильевич занялся хозяйственно ткацкою фабрикою, и украинская часть как бы в чужих руках. Итак, не посоветуете ли, окончив сборную ярмарку, вместе с приказчиками товар в Москву возвратить. Поверьте, так сделать будет полезнее и дело пойдет аккуратнее». И торговля в Украине прекращается.
В это время общее руководство всем предприятием переходит в руки Якова Васильевича, влияние которого в семье все возрастало, несмотря на то, что он был самым младшим ее представителем.
Чтобы свободно можно посвятить свою жизнь, свои знания, приобретенное состояние делу, которое стало близко сердцу, Тимофей Васильевич решил отделиться от братьев и пойти своей дорогой. По своим воззрениям и складу ума Тимофей Васильевич является столь крупною личностью, что его биография, написанная о. И. Благовещенским, помещалась в школьных хрестоматиях.
Тимофей Васильевич Прохоров принадлежал к разряду идейных общественных тружеников, о которых в потомстве долго хранится добрая память.
Те убеждения, которые были заложены в Тимофее Васильевиче семейным воспитанием, основанным на религиозно-нравственных правилах, оставались руководящими началами в нем всю его жизнь. В своем рассуждении «О богатении» он приводит ту мысль, что богатство допустимо иметь только в том случае, если оно употребляется на помощь обездоленным или способствует тем или иным путем духовно-нравственному совершенствованию людей. Хотя эта мысль определенно была высказана и в зрелом уже возрасте, но зарождение ее, вне всякого сомнения, относилось к первым шагам его деятельности. Учреждение фабрично-ремесленного училища в 1816 году, имевшего целью поднять уровень фабричных мастеровых, постоянная забота о развитии этого дела на пользу отечественной промышленности — разве это не живое воплощение высказанных мыслей?
Все хорошие мысли и добрые стремления у Тимофея Васильевича в жизни всегда приводились в живую действительность.
В 19-20 лет Тимофей Васильевич был уже человеком со сложившимся характером и определившимися наклонностями. Ко всякому делу, за какое бы он ни брался, он относился серьезно и вдумчиво. Это резко его выделяло из ряда сверстников по возрасту и положению; его высокие нравственные и умственные качества были у всех на виду. Именитое московское купечество его, еще не вышедшего из юношеского возраста, принимало в свою среду как зрелого человека.
Что же касается местного населения Пресненской окраины, то среди него он пользовался большим уважением. Уже в 1817 году, несмотря на 20-летний возраст, Тимофей Васильевич единодушно избирается в словесные судьи при местном частном доме. Жители Пресни не ошиблись. Как судья, он серьезно, с сознанием высокого гражданского долга, относился к возложенным на него обязанностям. Преследуя одну мысль — дать торжество справедливости — он добросовестно вникал в каждое дело, благодаря чему нередко приходил в столкновение с полицейскими чиновниками. Решительный и настойчивый, он особенное внимание обратил на ускорение решения дел, в особенности тех, которые до него еще лежали под сукном. Это сделало его популярным среди обывателей; говорили, что у них такого судьи никогда не было.
Отличительной чертой характера Тимофея Васильевича была наблюдательность, жажда знания и страсть основательно знакомиться с каждым вопросом. Где бы он ни был, что бы ни видел — все его интересовало, все он хотел изучить, перенять. Он был значительно просвещеннее своего отца: в кругу его чтения, кроме литературы религиозной, отводилось и много места литературе светской — он читал Посошкова, французских и немецких экономистов, интересовался и вопросами философскими… Познания его были обширны и разносторонни. Но при всем этом Тимофей Васильевич оставался глубокорелигиозным человеком, строго хранившим веру и заветы своих отцов. Одаренный пылкой фантазией, он всегда обдумывал какие-нибудь проекты и стремился их осуществить. Родные и близкие часто советовали ему, ради сохранения здоровья, охладить свое рвение к учению, к всевозможным хлопотам и заботам, но он оставался до самой старости таким, как был. «Мне часто говорили старшие: Тимоша, не слишком изнуряй себя хлопотами и заботами, побереги свое здоровье: потерявши его, не воротишь. Но я всегда был отягощен исполнением необузданных обещаний и захватов. С раннего возраста невозможного исполнить для меня не существовало».
Священник И. Благовещенский, долголетний сотрудник, друг и духовник Тимофея Васильевича, говорит о нем следующее: «Обладая пылким и проницательным умом, он живо сознавал многие нужды нашего общества, и в особенности, торгового сословия, и в разговорах нередко удивлял своих собеседников обилием глубоких и светлых мыслей. Желая, чтобы добрая мысль скорее переходила в дело, он любил распространять и утверждать ее в других людях и составлял разные проекты для пользы общества, каковы, например, проекты для развития торговли и для распространения народного образования, для улучшения быта духовенства и усиления его влияния на народ и прочее. Дар слова был у него неистощимый. О всяком предмете, ему известном, он без всякого приготовления мог говорить час и более, не останавливаясь. Он, можно сказать, говорил для себя или думал вслух, а так как говорил всегда с убеждением, то очень часто к концу беседы убеждение его невольно сообщалось и его слушателям. Предметами для своих бесед Тимофей Васильевич избирал или нравственность и обязанности христианские, или практическое хозяйство, или искусства, ремесла и торговлю, или общие правила нравственности в их применении к частным обстоятельствам жизни. В беседах со своими учениками и мастеровыми он всегда старался говорить о том, что знать для них особенно нужно, — о честном труде, об удалении от пьянства, об опрятности в одежде, пище и жилищах, о благопристойности поведения и в доме и на улицах, о милосердии к животным домашним и тому подобное. Всякий случай сколько-нибудь замечательный давал повод Тимофею Васильевичу для того, чтобы сказать несколько добрых слов мастеровым и ученикам школы. Например, наступал ли церковный праздник, — он рассказывал им историю праздника или давал наставление, как проводить время, свободное от работ. Умирал ли кто из известных лиц в столице или где-либо — опять в свободные часы Тимофей Васильевич собирал всех и говорил о качествах и действиях умершего, из его жизни выводил полезные уроки или приглашал к молитве о нем и вообще к поминовению усопших. Сгорел московский театр, — Тимофей Васильевич, случайно бывший на пожаре, по возвращении в дом, собрал всех и, описывая бедствия, указал на самоотвержение тех, которые старались прекратить пожар, на безрассудство праздных зрителей; потом перешел мыслью к пожарам вообще и внушал, как осторожно надобно обращаться с огнем и как должно строить дома, особенно в селах, чтобы пожары не истребляли целых улиц и селений. По возвращении из своих поездок в другие города или за границу Тимофей Васильевич приглашал к себе учеников и мастеровых для свидания и рассказывал им случаи, с ним бывшие, и все в каком-либо отношении для них занимательное и полезное». Вообще речи Тимофея Васильевича, по-видимому, были красноречивы и убедительны; его с интересом слушали не только простой народ и лица собственного круга, но и студенты высших учебных заведений. Вот что пишет г. Ярцев в своей статье «Первые фабричные театры в России» (Историч. вестн. 1900 г., май): «На одной из подмосковных фабрик мне случилось встретить почтенного старца-технолога, который через полвека вспоминал, с каким интересом они, тогдашние ученики технологического института, слушали обращенные к ним речи посетившего институт Прохорова».
Чтобы не быть стесненным в своих действиях, Тимофей Васильевич, с согласия матери и других родственников своих, в 1833 году отделился от братьев.
Неудача с учреждением в Москве технологического училища не остановила Тимофея Васильевича от следования по намеченному им пути. В том же году на Швивой Горке он купил обширный дом, некогда принадлежавший баронам Строгановым. Здесь он решил основать нечто особенное, небывалое — фабрику-школу.
Это учреждение настолько оригинально и замечательно, что никак нельзя обойти его молчанием. На основании огромного запаса сведений по вопросу постановки технического образования, которые накопились у Тимофея Васильевича за его 20-летнюю практическую деятельность, и на основании тех наблюдений, которые он сделал за границей, в его уме создался тип учебно-промышленной фабрики, к устройству которой он немедленно и приступил. В мыслях Тимофея Васильевича ясно нарисован был план занятий в его техническом заведении: обучение мастерствам и учебным предметам как общеобразовательным, так и специальным, распределялось так, чтобы дети московских мещан из учеников делались бы мастеровыми, из мастеровых настоящими мастерами и учителями мастерства.
В мае началась перестройка Строгановского дома согласно намеченным целям, а в сентябре уже было открыто и само мануфактурное производство.
В доме, кроме комнат для хозяина, были устроены учебные мастерские, классы для учебных занятий, отдельные спальни как для учеников, так и для мастеровых, помещения для приказчиков, конторы и товаров. Все это было устроено так, чтобы хозяин мог в несколько минут обозреть все части своего учреждения.
Кроме того, было составлено обширное зало, в котором должны были собираться все ученики и рабочие для бесед или для чтения книг духовно-нравственного содержания. Беседы эти велись с благословения митрополита Филарета приходским священником, а иногда вел их и сам Тимофей Васильевич. Тут же производились беседы и чтения по вопросам, касающимся мануфактурной промышленности.
Для начала дела Тимофей Васильевич с фабрики братьев взял несколько хороших мастеровых и учеников из старой своей школы. С вновь принятыми количество учеников достигало значительного числа — их было до 50 человек. Как все это для начала ни было хорошо, но все же тут задуманное Тимофеем Васильевичем далеко не исчерпывалось. Его планы были много шире, но тех средств, хотя и очень больших (у него было до 500 000 рублей ассигнациями), все же было далеко не достаточно.
Нанимая к себе на фабрику ткачей, набойщиков, рисовальщиков, колористов и других мастеров и мастеровых, Тимофей Васильевич заключал с каждым из них договор, в силу которого этим лицам вменялось в обязанность обучать детей мастерствам и быть для них примером в поведении и усердии к работе. Каждый из них обязывался не употреблять бранных слов, не заводить безнравственных разговоров, не допускать грубого обращения. Безграмотный должен был посещать школу.
Мастеровых Тимофей Васильевич нанимал на год, а не сдельно, как это велось на всех фабриках, с тою целью, чтобы работы исполнялись неспешно, чтобы рабочие не имели никакого повода отказываться от учения или посещения устраиваемых для них собеседований.
Что же касается самой школы, то она не имела характера проектированного Тимофеем Васильевичем технологического училища, но в то же время совсем не походила и на промышленное заведение. Тут, прежде всего, определялись способности и природные склонности ребенка к тому или другому ремеслу, а затем давались ему посильные работы, входящие в цикл данного ремесла или производства. Физический труд детей чередовался с трудом умственным: мальчики не менее 2-3 часов в день занимались в классах, обучаясь чтению, письму, арифметике, выкладкам на счетах и рисованию линейному (черчению) и узорному. Практические занятия учеников состояли в изучении всех мастерств, которые имели применение в мануфактурном деле. Одни из учеников занимались резным искусством по дереву и металлу, другие обучались набойщицкому мастерству, третьи — ткацкому делу. Некоторые обучались даже мастерствам, далеким от мануфактурного дела, как-то: слесарному, столярному, плотничному и даже сапожному и портновскому.
Знания и умения технического характера человеку даются не сразу, а приобретаются они и усваиваются от постоянного и долговременного упражнения в одном и том же деле; первые два, а иногда и три года ученик-подросток только приглядывается, приспосабливается к делу, проходя предварительные стадии в своем мастерстве. Поэтому, чтобы не выпускать от себя недоучек, Тимофей Васильевич, принимая учеников, заключал с их родителями контракты на 4-5 лет. В школе-фабрике Тимофея Васильевича знания учащимися усваивались не механически лишь, а сознательно.
Через 5-6 лет Тимофей Васильевич располагал хорошим штатом мастеров и мастеровых по всем частям своего производства, и он достиг того, что ни по фабрике, ни по школе, ни по торговле у него не принималось ни одного стороннего работника. Порядок, тишина и миролюбие среди рабочих фабрики были идеально хороши, даже взятые со стороны мастеровые вскоре изменялись к лучшему.
Если в ком-либо из учеников Тимофей Васильевич замечал особые способности и усердие, то в поощрение этого назначал тому приказчичье жалованье, доходившее до 200 рублей в год при готовом и улучшенном содержании. Причем тем из них, которые стремились к высшему образованию, он всячески помогал преодолеть всякие трудности на этом пути, приглашая к ним на собственный счет учителей по разным отраслям знаний: по математике, словесности, бухгалтерии, немецкому языку, музыке и пению.
Поставленная таким образом фабрика-школа если и не могла всецело конкурировать с лучшими фабриками своего времени в качестве своих товаров, зато внутренний ее строй, отношение хозяина к фабричным рабочим и теперь поставили бы Тимофея Васильевича в ряды передовых и просвещеннейших людей, тогда же, 70-85 лет тому назад, это было явлением необыкновенным, так как закона, который регулировал бы отношение фабрикантов и рабочих, не существовало.
Несомненно, Тимофей Васильевич достиг бы своей цели — иметь образцовое учебно-промышленное учреждение, если бы тому не помешал промышленный застой конца тридцатых и начала сороковых годов.
Вот как сам Тимофей Васильевич изображает свое тогдашнее положение:
«С 1836 года, когда капитал наш по инвентариуму, за расплатою долгов, простирался за шестьсот тысяч рублей ассигнациями, я рвался отстать от промышленных дел, но как мне недоставало решительности исполнить предполагаемое, снова вдавался в обороты и связи, и потом — то неурожай хлеба, то уничтожение лажа на ассигнации, то неудачная продажа товаров — истощали последние мои выгоды и приводили меня в большое отягощение… Несмотря на неудачи, я не переставал соревновать сверстникам своим, и не только не уменьшал производства, но умножал оное: строил, арендовал фабрики и проч. Ревность не пособила мне умножить моего капитала, а неудачи расстроили мое здоровье до исступления».
Действительно, Тимофей Васильевич в это время сверх своих сил разбрасывался: у него, кроме бумагошелкоткацкой и ситценабивной фабрик в Таганском доме, были ткацкие фабрики в Сетуни (в 10-12 верстах от Москвы) и близ Ново-Спасского монастыря. «Товар мой фабричный терял репутацию, главным образом, от худых, неопытно покупаемых материалов,- с грустью замечает Тимофей Васильевич в одном из своих писем к брату,- долги вянут, и капитал быстро падает».
Просветительная деятельность Тимофея Васильевича с братьями не могла укрыться от внимания таких государственных людей, каким был тогдашний министр финансов граф Е. Ф. Канкрин. В 1835 году была в Москве выставка мануфактурных изделий, на которой участвовали обе фирмы Прохоровых. Государь Николай Павлович обратил особенное свое внимание на братьев Прохоровых и лично удостоил их своей благодарности за учреждение школ и за попечение о нравственности рабочих на фабриках. На другой день император, пригласив в Николаевский дворец купцов, принимавших участие в выставке, благодарил их за усовершенствование в русской промышленности; при этом вызвал братьев Прохоровых и еще раз «удостоил всемилостевейшей благодарности в самых лестных выражениях, — говорит св. Благовещенский, — поставил их в пример всему обществу, говоря, что должно заботиться не о своих только выгодах, но и о благосостоянии и доброй нравственности народа». Такое признание со стороны монарха заслуг в деятельности Тимофея Васильевича с братьями по улучшению быта рабочих было принято ими «со слезами сыновней признательности». «Я вполне, — говорит Тимофей Васильевич, — награжден милостивым внимание государя и восхищен столь высоким одобрением моих действий; высшим для меня утешением, высшею радостью служит надежда, что слово царя подействует на общество купеческое и возбудит в нем заботливость о заведении школ для народа». Вскоре после выставки Тимофей Васильевич получил звание Мануфактур-Советника.
В деле духовно-нравственного просвещения народа Тимофей Васильевич старался использовать все пути, к тому ведущие: он призывал духовенство к проповеди Слова Божия с церковной кафедры, устраивал сам школы для народа, привлекал к тому других, учреждал библиотеки, читальни, народные чтения-собеседования и, наконец, был первым в России устроителем фабричного театра.
Вот что об этом пишет г. Ярцев в выше цитированной статье: «Как человек просвещенный, Прохоров не мог не понимать великого значения театра, как средства для „улучшения народной нравственности“. Из этого желания укрепить в фабричных нравственное начало и просветить их и исходило, без сомнения, намерение Прохорова устроить фабричные спектакли.
Сведения, приводимые мною, сохранились в семейных преданиях Прохоровых. Я слышал рассказ о фабричном театре Прохорова от одного из последующих владельцев Трехгорной мануфактуры, недавно скончавшегося С. И. Прохорова, который был главным руководителем современного театра на своей фабрике. Кое-что помнят и старики из фабричных служащих.
Начало спектаклей на Прохоровской фабрике, организованных Тимофеем Васильевичем, относится к 1820-м годам. Сцена была приспособлена в одном из фабричных помещений, исполнителями выступали ученики из фабричной школы. Душой этого дела был, конечно, сам Прохоров. Он, по рассказам фабричных того времени, сам следил за подготовкой актеров к представлению. Один из участников тогдашних спектаклей вспоминал, как хозяин, когда разыгрывали „Недоросля“, указывал ему на неправильности в его игре и все говорил: „логики, логики у тебя нет“. Мать Прохорова также принимала посильное участие в устройстве спектаклей и шила, между прочим, костюмы для актеров. Спектакли продолжались и в 30-х, и в 40-х годах, но подробности о них мне, к сожалению, не удалось узнать, да вряд ли они кому и известны»… Заканчивая свою статью, г. Ярцев говорит: «Историей русского просвещения не должны быть забыты и имена Волкова, Прохорова и Дмитриева, как начинателей, в разное время и при разных условиях, в деле применения сцены к просветительному влиянию на рабочую массу».
Следующий период в жизни мануфактуры был переломом в ее производстве. В 1839 году фабрика выработала собственных миткалевых ситцев около 8 тысяч кусков, а в 1842 году на собственной фабрике их было изготовлено менее четверти этого количества. Расширявшиеся торговые обороты требовали большого количества более доступного по цене товара, чем тот, который производили набойщики на Трех Горах; приходилось с каждым годом увеличивать заказы машинных ситцев по собственным миткалям или приобретать их из вторых-третьих рук. В ноябре 1840 года Яков Васильевич писал одному из своих покупателей и комиссионеров Е. Н. Дрябину: «Мы отдавали свои миткали Битепажу под набивку ситцев, но пользы никакой не учитываем».
Что же касается второй отрасли производства — ткачества, то тут дела обстояли много хуже. Наводнение русских рынков английскою пряжею подняло кустарное ручное ткачество по деревням до невероятных размеров. Производство миткалей, отчасти и других хлопчатобумажных тканей, вследствии конкуренции кустарей, в городе стало делом совсем безвыгодным. Начавшее нарождаться механическое ткачество хлопчатобумажных тканей по условиям того времени, о чем будет сказано ниже, завести в Москве не представлялось возможным.
Братьям Прохоровым приходилось или оставить насиженное в Москве место, бросить заведенное здесь и устроенное дело и переселиться со всем своим производством в провинцию, или же в пределах возможного расширить ситце- и платочнонабивное дело. Было решено пожертвовать ткацким делом, отвести ему второстепенное место в производстве. Хотя в это время платки, шали, покрывала и шлафры и составляли /. всего фабричного производства, но братья Прохоровы ясно видели, что дальнейшее развитие их производства в этом направлении в будущем не открывает широких перспектив и что пора и им начать производство ситцев механическим путем.
В 1841 году на «Нижнем дворе» был выстроен новый каменный фабричный корпус, а вскоре же началось и постепенное оборудование его и других частей фабрики для нового дела.
Усиленные постройки продолжались и в следующем году, так было выстроено еще два каменных корпуса, в три и четыре этажа, кубовая красильня в три этажа (низ каменный), кухня и спальня. В один этот год на строительные надобности было израсходовано более 165 тысяч рублей серебром, что по тому времени составляло громадную сумму.
В этом же году началось усиленное оборудование фабрики: из Бельгии было получено два паровых котла, а с завода Шепелева — первая на фабрике паровая машина.
Вопрос о паровой машине решался довольно долго; вначале предполагалось приобрести ее через английскую комиссионерскую контору в Петрограде Ивана Бука. Но, очевидно, высокая цена, которую просил Бук, и дальний срок доставки машины заставили Прохоровых остановиться на машине русского завода.
28 марта 1842 года Яков Васильевич писал конторе Бука: «Извините, на письмо Ваше от 12 с. м. ответом запоздали: причиною того то, что мы все думали решиться кончить Вашу машину, но ныне уже оную кончили на заводе Шепелева, а поэтому Ваша нам ненадобна».
Одновременно с постановкою котлов и паровой машины шла постановка и оборудование ситцепечатного отделения сначала на одну трехколерную машину. Вследствие задержки печатных валов, выписанных из Англии через контору Бука, первая партия собственных машинных ситцев не могла появиться раньше конца 1842 года. В марте Яков Васильевич писал Буку: «Насчет заказанных Вам 6 валов английских медных мы недоумеваем: как Вам сделать залог в оных на 5 300 рублей ассигнациями, когда мы с Вами только в первый раз это дело начинаем и не знаем, каковы оные будут готовыми? В таком случае не решаемся иначе Вам платить, когда увидим на оных выпечатанные образцы. А что касается до верности заказа, то Вы имеете от нас записку, а в подобных обстоятельствах нам доверяют, нашему честному слову, и еще никто от нас не имел в оном неприятностей. Итак, мы желаем, только бы с Вашей стороны было все исправно соблюдено, а от нас противного не встретите».
Прохоров Я.  В.
10 июня Яков Васильевич напоминает Буку: «Очень жалеем, что Вы не сдержали аккуратно Вашего слова, доставить валы в мае месяце, потому мы сколько-либо успели за лето на оных сработать на Нижегородскую ярмарку».
7 ноября Я. В. писал П. А. Быковскому: «Мы теперь устанавливаем машины и начинаем работать ситцы; я полагаю, что в Ирбите будем оных производить довольно». Но, очевидно, новое дело не сразу наладилось, так как лишь в январе следующего 1843 года Яков Васильевич решился уведомить своих покупателей о начале выработки им собственных машинных ситцев. «У нас теперь стали выходить машинные ситцы довольно хорошо, — пишет он покупателю из Украины, — и продаем недорого, коими могу Вам рекомендоваться и прошу быть оных покупателями».
Отправляя в Петроград Угрюмову 50 кусков собственных ситцев по 85 копеек ассигнациями (24 копейки серебром) за аршин, Яков Васильевич замечает: «Товарец хорош, цена не высока, просим Вас нам заметить, как оный в Вашем месте будет принят, а на будущее время у нас будет и рисуночков, и цветов поболее». Приказчику в Ирбите — «при начатии работы нами ситцев, просим благоразумно вникнуть и передать нам требования оных, как манеров, так и сортов».
За постановкою печатной машины для выработки ходовых ситцев последовала постановка и двух перротин, могущих заменить каждая несколько десятков набойщиков. Теперь, располагая печатной машиной и двумя перротинами, применяя к работе на фабрике пар и паровую машину, братья Прохоровы уже имели возможность во всякое время значительно увеличить свое производство.
Расширяя фабрику, братья решили упрочить создаваемое ими торгово-промышленное предприятие. Теперь у каждого из них стали подрастать д
8 мая 1843 года братья Прохоровы заключили между собою нотариальный договор на образование Торгового дома под фирмою «Братья И., К. и Я. Прохоровы», в предпосылке к которому значилось:
«Тысяча восемьсот сорок третьего года, мая 8 дня. Мы, нижеподписавшиеся, московские 1-й гильдии купцы братья: Иван, Мануфактур-Советник Константин и Яков Васильевы, дети Прохоровы, учинили между собою договор сей в том, что как мы после кончины родителя нашего московского купца Василия Ивановича Прохорова в оставшемся после его движимом и недвижимом имении и капитале, за выделом из всего оного следуемой части брату нашему Мануфактур-Советнику Тимофею Васильевичу Прохорову, состоим с родительницею нашею московской 2-й гильдии купчихою Екатериною Никифоровною Прохоровою единственными наследниками; и хотя упомянутый капитал был как наследственный, объявленный от имени родительницы нашей, и мы, состоя при ней, занимались под ее надзором издавна производимою нами торговлею, но ныне, принимая во внимание ее преклонные лета и нежелание заниматься далее торговыми делами, а притом не желая делить между собою имение и капитал, вознамерились, по согласию и благословению ее, родительницы нашей, для распространения торговли бумажными произведениями наших фабрик, открыть с объявлением наследственного по 1-й гильдии капитала с сего 1843 года, на неопределенное время, в образе полного товарищества Торговый дом под фирмою „Братья И., К. и Я. Прохоровы“.
Прохоров А. Я
Вследствие сего, отделив следуемую родительнице нашей из имени и капитала покойного родителя нашего часть и приняв на себя все платежи по векселям до сего времени от имени родительницы нашей данных, а также и получение долгов по документам и счетам, на имя ее, по бывшей до сего торговле нашей, полученным, назначаем в основание следующие для фирмы нашей правила».
Преобразовывая свою фирму, братья Прохоровы усиленно продолжали переоборудовать свою фабрику. В этом деле особенно большую помощь как Прохоровым, так и вообще мануфактурной промышленности в России принесла Московская мануфактурная выставка 1842 года; на ней русские мануфактуристы увидели множество новых машин и аппаратов, способствующих улучшению и удешевлению их производства. Прохоровская фабрика как нельзя лучше воспользовалась всем тем, что подсказала выставка.
Отбельное, запарное, отделочное отделения на фабриках братьев Прохоровых после выставки устраиваются совершенно заново. Само производство во многом начинает принимать другое направление — удаляться как бы от мануфактуры собственно. К выработке товаров стали применяться новые способы.
В декабре 1857 года Константин и Яков Васильевичи получили разрешение на ведение своих торгово-промышленных дел под новою фирмою: «Братья К. и Я. Прохоровы». В общем новый договор был близок к договору 1843 года Совершенно новым является § 9, которым договаривающиеся братья, признавая себя по летам и здоровью не в достаточной мере сильными, уполномачивают Ивана Яковлевича «управлять делами фирмы по доверенности», а несовершеннолетнего еще Константина Константиновича определяют к нему помощником, в полное его распоряжение; при этом Ивану Яковлевичу предоставлялось право по смерти кого-либо из договаривающихся стать равноправным товарищем, а в случае смерти обоих — полным хозяином всех дел фирмы.
Такое высокое доверие к Ивану Яковлевичу со стороны отца и дяди было вполне заслуженно: он был в курсе всех дел, как фабричных (хозяйственных и технических), так и торговых в Москве и на ярмарке. Несмотря на молодой возраст, Иван Яковлевич, благодаря 4-5-летней практике, был уже опытным хозяином.
После того как Константин Васильевич с сыном оставили фабрику, тяжесть всех забот как технических, так и коммерческих всецело легла на одного Ивана Яковлевича. Но это теперь для него не было страшным делом: за ним был уже большой опыт. Иван Яковлевич ясно видел всю выгоду того момента, который в это время переживала наша мануфактурная промышленность: в ней совершался переворот и в хозяйственном, и в техническом отношении. Во что бы то ни стало он решил использовать это обстоятельство.
Прохоров И. Я
В течении шестидесятых и семидесятых годов русская промышленность должна была коренным образом переродиться. Преобладавшая до сих пор помещичья фабрика пришла в полное разорение: при принудительном труде, вообще говоря, она не могла работать хорошо, к тому же и сами помещики совершенно не были подготовлены к новым условиям экономической жизни России. На барской фабрике не стало дарового труда; у хозяина-помещика не было ни запасного капитала, ни технических познаний, необходимых для того, чтобы привести оборудование фабрики в состояние, соответствующее времени. Американская война во всей Европе произвела тяжелый промышленный кризис. Дела повсюду стали. Помещичьи фабрики повсюду остановились. Купцы-фабриканты быстро учли выгоды нового положения вещей. При оживлении дел после застоя они усиленно начали расширять свои производства и, пользуясь новыми, более быстрыми путями сообщения, произвели полное завоевание рынков для своих товаров. С этого времени фабрикантами и заводчиками становятся почти исключительно представители торгово-промышленного сословия, членами которого являются или недавние крепостные, или предприимчивые и энергичные пришельцы с Запада.
Появилось соперничество среди предпринимателей, и рост русской промышленности пошел более ускоренным темпом, чем прежде.
Для ведения промышленного дела нужны были энергия, предприимчивость и капитал. Всякий, кто стоял близко к промышленности в то время, видел, что каждый рубль, вложенный в дело, являлся заметным приростом и приносил хорошую прибыль То обстоятельство, что прохоровская фирма перешла в собственность Ивана Яковлевича и Алексея Яковлевича с единоличным распоряжением первого из них, оказалось выгодным для ее развития. Личные качества Ивана Яковлевича, как опытного фабриканта и коммерсанта, внушали безусловное доверие к фирме со стороны промышленных сфер. Варвара Яковлевна Лепешкина, сестра Ивана Яковлевича, дает ему полную возможность в короткий сравнительно срок широко развернуть промышленное дело; И. А. Лямин снабжает его в широких размерах нужным для фабрики миткалем.
Полученная по разделу Иваном Яковлевичем фабрика была далеко не в блестящем состоянии.
Начало семидесятых годов, как известно, было эпохой промышленно-учредительной горячки, вызванной, главным образом, усиленным железнодорожным строительством. Правительство и частные предприниматели вложили в это дело около двух миллиардов рублей. Деньги широко разлились в народной массе, и на мануфактурном рынке появился усиленный спрос на товары. Ситценабивные фабрики не успевали исполнять заказы. В 1872 году фабрика Ивана Яковлевича выпустила на рынок уже 550 000 кусков товара. Так как такое сильное торговое оживление было явлением, создавшимся искусственным образом, то многим промышленникам вскоре же и пришлось расплатиться, понести большие потери. Иван Яковлевич, в первую очередь поставивший себе задачу расширить и улучшить фабричное производство, не торопился, да и не имел возможности всю выработку своей фабрики производить по собственным товарам. Он охотно исполнял заказы крупных московских скупщиков-мануфактуристов, что составляло около половины всего производства. Это обстоятельство спасло Прохоровскую мануфактуру от тех неприятностей, какие пришлось пережить многим фирмам в 1872-1875 годах, вследствие начавшегося промышленного застоя. Неурожай 1872 года произвел быстрое понижение цен на мануфактурные товары. Производство почти всех фирм значительно сократилось, появился ряд банкротств, от которых пострадали особенно мануфактурные фирмы, еще не успевшие приобрести надежных средних покупателей. На делах Прохоровской мануфактуры этот кризис не отразился: в 1873 году она выработала товаров 450 000, в 1874 — 480 000, в 1875 — 487 514 кусков. Исполняя заказы, фабрика не имела на складах залежей товара. Потерь от скупщика-заказчика не могло быть: его суровье представляло из себя хороший залог за исполненную работу.
Как остаток дореформенного строя в торгово-промышленных делах, на мануфактурном рынке в семидесятых годах все еще царил оптовый денежный скупщик. Почти все мануфактурные фирмы того времени были в руках 15-20 таких скупщиков. Скупщик, владевший рынком, и на новую фабрику продолжал смотреть, как смотрел на фабрику барскую или кустарную, которые без его поддержки, без его заказов существовать не могли.
Прохоровская мануфактура в этом отношении занимала среднее место.
Она исполняла крупные заказы скупщиков и имела собственную оптовую торговлю на юге России. Центральным местом для сбыта собственных товаров был Харьков, а в связи с ним и все украинские ярмарки; равно значительную часть своего товара Прохоровская мануфактура сбывала крупным московским скупщикам, державшим в своих руках московский рынок и Нижегородскую ярмарку. Такими скупщиками у братьев Прохоровых были: Н. И. Харузин, С. П. Оконишников, И. В. Щукин, Братья Щаповы, И. И. Дунаев, Н. П. Алексеев, С. П. Карцов, К. И. Лебедев, К. Е. Прохоров — все москвичи. Из иногородних был лишь один петроградский торговец г. Егоров.
Наладив техническую сторону своей фабрики и ход своих коммерческих дел и подняв годичную выработку товаров на фабрике до полумиллиона кусков, Иван Яковлевич решил упрочить свою фирму, т. е. поставить ее в положение юридического лица, чтобы она могла существовать без особенных колебаний и в те моменты, когда во главе ее дел не будет стоять единой руководящей силы. При таком расширении производства, какое приняла фабрика в половине семидесятых годов, ему одному уже стало и трудно все держать в своих руках, входить во все стороны обширного дела. Явилась потребность в помощниках, которые были бы заинтересованы в деле, как хозяева его.
На семейном совете Иван Яковлевич, его супруга Анна Александровна и брат его Алексей Яковлевич пришли к мысли учредить товарищество на паях. В число учредителей они пригласили двух лиц из испытанных служащих — Никиту Васильевича Васильева и Василия Романовича Келлера, занимавшего место главного бухгалтера с 1868 года.
В конце 1873 года был составлен проект Устава «Товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры».
В прошении, поданном на имя министра финансов М. X. Рейтерна в январе 1874 года, между прочим, значилось: «Учреждение нами, учредителями, настоящего товарищества вызывается семейными обстоятельствами, дабы определить долю участия каждого из наследников существующей уже более 75 лет мануфактуры и предупредить могущие быть споры и недоразумения между участвующими в торговом деле участниками. Наконец, такого рода учреждение, как товарищество на паях, дает право каждому пайщику на долю участия по управлению делами и вообще устанавливает правильный и вполне обеспеченный надзор за ходом дела, т. е. как со стороны коммерческой, так технической и хозяйственной, и, кроме того, легкий переход имущества к наследникам, не влияя на ход дела, каковы условия при образе товарищества, на вере невозможны».
15 марта 1874 года был Высочайше утвержден Устав товарищества: «Для содержания и распространения ситценабивной фабрики, находящейся в Москве, в Пресненской ч., в 3 квартале и принадлежащей Торговому дому «К. и Я. Прохоровы». В силу § 2, 3 и 4 фабрика Торгового дома «К. и Я. Прохоровы» со всеми принадлежащими к ней землями и прочим имуществом, по оценке, поступила в собственность товарищества, вместе со всеми обязанностями и правами, приобретенными прежними владельцами фабрики. Основной капитал товарищества был определен в полтора миллиона рублей. К сожалению, в самом начале этого оживления Прохоровская мануфактура, приготовившаяся широко развернуть свое дело, должна была на некоторое время приостановить свою деятельность: в ночь с 22 на 23 декабря все ее фабричные корпуса, расположенные по берегу Москвы-реки, сгорели дотла. В пламени погибли и машины, и товары. Иван Яковлевич был в отчаянии. Но, как дальновидный и опытный промышленный деятель, он во что бы то ни стало решил не прерывать дела до постройки новых фабричных корпусов и оборудования фабрики из опасения потерять покупателей и заказчиков. Он на короткое время распустил рабочих и принялся за приискание для себя оборудованной фабрики. Такая, к счастью, вскоре же и нашлась. Это была незадолго перед тем закрывшаяся фабрика Игнатова в Серпухове. Н. Н. Коншин, владевший ею, намеревался использовать ее для своих целей, но ввиду хорошей цены, которую предложило ему товарищество Прохоровской мануфактуры, согласился ее уступить товариществу.
В начале января 1878 года состоялась покупка фабрики. Промышленные дела были хороши. Нужно было торопиться с устройством купленной фабрики; правление, служащие и мастера приложили к этому большое старание; Иван Яковлевич не жалел средств. Результатом совместных усилий было то, что Серпуховская фабрика уже в начале марта стала выпускать готовый товар.
По своим размерам Игнатовская фабрика была вдвое меньше Трехгорной — все ее оборудование было рассчитано на производство ситцев в таком размере, сколько могли бы дать 4 печатные машины, т. е. 200-250 тысяч кусков товара в год. Кроме того, и вообще оборудование Серпуховской фабрики с технической стороны далеко не отвечало требованиям нового владельца.
Прежде всего оказалось неудовлетворительным и недостаточным освещение. Для усиления ночных работ понадобилось много светильного газа, поэтому в первую очередь пришлось выстроить газовый завод. За счет закрытия граверной и некоторых других отделений, которые уцелели в Москве, не расширяя фабричных зданий, вскоре же представилась возможность пополнить печатное отделение еще двумя печатными машинами, а вместе с этим увеличить и другие отделения ситценабивной фабрики. В целях увеличения производства на Трех Горах уже в мае 1878 года в уцелевших каменных корпусах было устроено палильное отделение и поставлено 9 красильных барок и 6 промывных колес.
Серпуховская фабрика, работавшая круглые сутки, ежедневно вскоре же стала давать до 2 000 кусков напечатанного товара. При этом торговые дела в Москве шли так хорошо, как никогда.
Те отделения фабрик товарищества, которые уцелели от пожара, с успехом продолжали свою деятельность. В ткацкой фабрике на 80 ручных ткацких станах продолжалась работа кашемира и других мелкоузорчатых, преимущественно широких тканей. В набойщицких мастерских производились усиленно работы 200 набойщиками; в кубовой красильной оставалось в действии 26 красильных кубов и соответствующее им количество других машин. Число всех рабочих на Трехгорной фабрике в Москве простиралось до 700 человек.
Устроив дела на Серпуховской своей фабрике, Иван Яковлевич занялся разработкой проекта новой ситценабивной фабрики в Москве. Проект этот был составлен согласно современным условиям ситценабивного дела. Расположение всех частей фабрики было спроектировано так, чтобы суровый товар, поступив в одном ее конце, постепенно переходя из одного отделения в другое, выходил бы совершенно готовым в другом. Зимой 1878-1879 года была в значительной мере сделана заготовка строительных материалов, а ранней весной уже было заложено и новое здание фабрики. К осени того же года стены огромного по тому времени двухэтажного каменного корпуса, протянувшегося по берегу Москвы-реки, были уже готовы и покрыты крышей. Зимой были выложены между железными балками и своды обоих этажей, сделаны полы и оконные рамы, а летом 1879 года началась установка выписанных из Англии с завода Матсер-Платта машин новейшей конструкции. В первую очередь были поставлены отбельные кубы. Это дало возможность частью разгрузить Серпуховскую фабрику, а вместе с тем и усилить выработку товаров. Отбельная в 1880 году имела выпуск товара в количестве свыше 500 000 кусков, и уже не представлялось надобности в отдаче товара для отбелки на другие фабрики.
Прохоровская фабрика, начиная с 80-х годов, получила несколько иное направление, чем раньше. Товарищество начинает прокладывать новые пути, вырабатывает определенную программу и старается поставить дело более рационально. Этот поворот, намеченный Иваном Яковлевичем, был воспринят его приемниками, сыновьями Сергеем и Николаем Ивановичами. А. Я. Прохоров, оставшись в 1881 году главою мануфактуры, передал руководство всеми делами, коммерческими и техническими, своим племянникам, за собою же оставил только общее наблюдение. Болезненное состояние мешало ему самому работать так же деятельно, как он работал с братом, и теперь он принимал участие в ведении дел преимущественно советами, направляя молодых фабрикантов.
Братья Сергей и Николай Ивановичи Прохоровы были почти однолетки. Иван Яковлевич и в особенности их мать Анна Александровна, признавая необходимость образования для руководителей большого промышленно-коммерческого дела, решили дать своим сыновьям основательное общее образование. Отправить детей за границу они не решились, боясь сделать из них космополитов, оставить в Москве, в среде торгово-промышленной молодежи того времени, тоже считали не совсем надежным. Было избрано нечто среднее: сыновья были определены в Ревельскую губернскую гимназию. В то время в Остзейском крае не только преподавание в гимназиях велось на немецком языке, но и весь строй школьной жизни был строго немецкого уклада, почти средневекового характера.
В декабре 1877 года братья Прохоровы кончают курс в Ревельской гимназии. Родители охотно разрешают обоим сыновьям получить высшее образование сообразно их склонностям. Сергей Иванович поступает на естественное отделение физико-математического факультета Императорского Московского университета, а Николай Иванович — на юридический факультет.
Сергей Иванович родился 5 декабря 1858 года. Уже в детстве он выделялся среди своих сверстников; его пытливому уму до всего было дело, всякая новая вещь, появлявшаяся в доме, возбуждала в нем интерес; и если новая ваза или статуэтка разбиты, то уж это наверное он удовлетворил свое любопытство. Сергей Иванович уже с детства проявлял глубокий интерес ко всякому делу, ко всему относился сосредоточенно, вдумчиво. Подготовляя урок к следующему дню, он заинтересовывался часто целым отделом данного учебного предмета и самостоятельно штудировал до конца весь отдел. Мимо чужого горя Сергей Иванович не умел проходить равнодушно, безучастно; в его отзывчивом сердце всегда рождалось участие. Будучи 10-11-летним мальчиком, Сергей Иванович попадает на пожар в деревне Тушино (семья Прохоровых жила в Покровском-Глебове в 2-3 верстах от Тушина). У пепелища догоревшего дома сидела женщина, окруженная детьми. Глубокое горе и тихий стон ее поражают мальчика. Он бежит домой, берет свою детскую копилку с находящимися там золотыми и серебряными монетами и мчится обратно. Подбежав к женщине, он бросает ей в фартук копилку и убегает. Ему, как первому в классе, часто приходилось быть в ответе за поведение своих товарищей — и не было случая недовольства им ни со стороны товарищей, ни со стороны директора. Правдивость и искренность его для всех были вне всякого подозрения.
Когда Сергей Иванович стал хозяином фабрики, ни один его рабочий не сомневался, что в случае нужды со стороны хозяина он встретит не только помощь, но и участие. Случилось несчастие во время коронационных торжеств, Сергей Иванович первый явился на Ходынское поле, привлек весь медицинский персонал своей фабрики, семью и служащих к оказанию помощи пострадавшим, размещая их в своей больнице до выздоровления. Всех, так или иначе соприкасавшихся с ним, он очаровывал, подчинял и увлекал за собой. Инженеры и мастера, работавшие на его фабрике, трудились не за страх, а за совесть и с любовью. Всякое улучшение в деле замечалось и соответственным образом любовно оценивалось Сергеем Иванычем. Поэтому многие, пройдя школу Сергея Ивановича, становились выдающимися техниками-работниками, сохраняющими и до сих пор благоговейную память к идеальному хозяину-работнику.
Но все это далось, разумеется, Сергею Ивановичу не легко. Он много пережил и передумал, в особенности в то время, когда делал первые шаги на своем трудовом поприще.
Основательно изучив общую, аналитическую и органическую химию, Сергей Иванович с II курса университета едет в Мюльгаузен, поступает там в школу химиков для изучения преимущественно красильного и ситценабивного дела у профессора Нёльтенга. Затем, чтобы ближе ознакомиться с постановкой этого дела за границей, посещает некоторые лучшие фабрики Мюльгаузена. Тут все его интересует, и фабрикация, и быт рабочих, и внутренний фабричный распорядок, вообще все стороны фабричной жизни. В Мюльгаузене многие еще и до сих пор помнят хорошо молодого работника-фабриканта. Здесь все в деятельности, и характере Сергея Ивановича напрашивается на параллель его с замечательным предком Тимофеем Васильевичем. Тут и жажда полезных знаний, и смелость в действиях, и широкая инициатива, и доброе, на все отзывчивое сердце. Как тот, так и другой были больше общественными, государственными деятелями на промышленном поприще, нежели фабрикантами-промышленниками в узком значении этого слова. Они личные свои интересы всегда ставили на второй план относительно интересов государственных или общественных.
Возвратившись в Москву, Сергей Иванович уже не робко берет в свои руки фабрику. Опыт Запада диктует ему, что пора коренным образом изменить весь строй фабричного дела, поставить его на европейский лад.
Наука в это время переставала существовать сама для себя; ее истины стали интересовать не только теоретиков, но к ним стало прислушиваться и все общество. В течении XIX столетия научная химия сделала громадные завоевания в области открытий; все это вскоре же находило себе применение в промышленности. Таким образом, наука становится необходимым двигателем в промышленном деле. На Западе при фабриках и заводах стали учреждаться хорошо оборудованные лаборатории, издаваться специальные журналы по различным частям техники, где обсуждались вопросы не только практического, но и теоретического характера. С этим прежде всего пришлось познакомиться Сергею Ивановичу. Кипучая сила, свежая энергия 24-летнего фабриканта-колориста, его глубокая уверенность в достижении правильно намеченной цели, его вера в силу науки становятся постоянными его качествами.
Прежде всего он основывает в 1882 году на своей фабрике научную химико-аналитическую лабораторию и поручает заведование ею одному из лучших своих университетских учителей — Освальду Карловичу Миллеру, и сам принимает непосредственное участие в решении всех технических вопросов, которые возникали в литературе, в фабричной лаборатории и лично у него.
Прежде всего Прохоровская фабричная лаборатория поставила себе задачею найти научно обоснованные способы к определению достоинств тех продуктов, которые поступали на фабрику. Растительное индиго в то время играло весьма важную роль в фабричном деле, О. К. Миллер принялся за изучение свойств этого красителя, и в результате получился целый ряд ценных в научном и техническом отношении работ по этому вопросу Прохоровской химической лаборатории, выполненных Освальдом Карловичем, его сотрудниками и преемниками по лаборатории: В. А. Милановским, А. М. Невядомским, М. М. Чиликиным.
В 1883 году Освальд Карлович получил канарин и при этом показал, что искусственные пигменты могут быть прямокрасящими веществами.
Крупнейшею работою химической лаборатории является постановка отбеливания хлопчатобумажных тканей на чисто научных основах и под контролем химической лаборатории.
С основанием на фабриках товарищества химико-аналитической и научной лабораторий и деятельность химико-технической лаборатории начинает приобретать планомерный характер. Эта лаборатория, прежде именовавшаяся «Лабораторией при секретной», появилась с первого дня основания фабрики. Здесь колористы-практики чисто эмпирическим путем вносили те или иные изменения в имевшиеся у них рецепты работ. Т. В. Прохоров, несомненно, был одним из первых в России фабрикантов, пытавшихся входить в «секретную» с теоретическими познаниями по химии. Рецепты красок и более совершенные приемы работы, по совершенно понятным причинам, оставались «секретами» часто даже не самой фабрики, а только ее колориста. С колористом-практиком П. П. Кузовкиным в 40-х годах в лаборатории работает В. К. Прохоров, а в 50-х годах с П. Н. Финягиным «занимаются пробочками» сначала И. Я., а затем и К. К. Прохоровы. Пригласив в конце пятидесятых годов к себе на фабрику колориста-англичанина К. А. Ониль, Иван Яковлевич дает ему в лабораторию ученика своей школы, из рисовальщиков, С. В. Шахина, который за 2-3 года работы с Ониль приобретает некоторый запас химико-технических сведений. В шестидесятых годах Станислав Васильевич уже становится ответственным колористом на фабрике. Лишь с поступлением в 70-х годах на фабрику таких колористов, как г. Выборни и Прю-дом, в лабораторных работах появляется некоторая планомерность, и поручаются они химикам с научною подготовкою. Первым таким химиком был Н. Г. Волчанинов.
Среди выдающихся работ Прохоровской лаборатории того времени нельзя не упомянуть о получении цветной вытравки по черноанилиновому плюсу. Честь этого замечательного в ситценабивном деле открытия принадлежит Николаю Гавриловичу Волчанинову, более 30 лет проработавшему на фабрике товарищества Прохоровской мануфактуры. Способ этот, заимствованный у Н. Г. Волчанинова с Прохоровской фабрики г-м Прюдомом, сделался скоро общим достоянием и более четверти столетия применяется почти повсеместно как в России, так равно в Европе и Америке. В одной России этим способом вырабатывалось и вырабатывается ежегодно миллионное количество кусков различных товаров.
Лишь с переходом в 1886 году химико-технической лаборатории в ведение О. К. Миллера она приобретала прочное положение. Под руководством Освальда Карловича работало несколько химиков — А. Ф. Эбергард, В. Ф. Каулен, В. Н. Оглоблин, А. В. Сиволобов. Затем со вторым поступлением в 1893 году на фабрику В. В. Выборни под его руководством работал с 1894 г. А. К. Шейнерт. Заняв место колориста на фабрике, Артур Карлович расширил химико-техническую лабораторию, которою, кроме него, руководили его помощники В. И. Крепс, В. С. Плужанский, О. Е. Фроссар, П. О. Вильгельм. Лабораторией до 1908 года заведовал Г. А. Флейшер, его сменил Н. Н. Вознесенский, при котором химико-техническая лаборатория достигла ее теперешнего развития. Всевозможного рода химико-технические работы, по указаниям химиков, исполняют ученики мануфактурно-технического училища товарищества, которые, пройдя полный курс таких работ, основательно подготавливаются к практической фабричной деятельности.
Среди своих научных работ химико-техническая лаборатория исполняла и исполняет текущие работы, непосредственно связанные с производством фабрики и не выходящие за ее пределы.
Получив от отца заново устроенную ситценабивную фабрику и вообще прочно поставленное торгово-промышленное дело, братья Сергей и Николай Ивановичи, согласно интересам дела и личным склонностям, разделили между собою труд ведения дела.
Сергей Иванович сосредоточил в своих руках техническую сторону производства. Он почти все свои силы отдавал фабрике; с раннего утра и до вечера он или работал в фабричных лабораториях с химиками, или наблюдал за работами и ходом товара в различных отделениях фабрики, или зорко и внимательно просматривал дневную выработку товаров перед выпуском их с фабрики. Он не только в лицо, но и поименно знал всех мастеров и всех рабочих.
Несмотря на обширность дела, Сергей Иванович во всякое время был в курсе всех его деталей. Всякая замеченная техническая ошибка, неисправность работы привлекали его внимание и будили в нем новые мысли, рождали вопросы. К решению последних тотчас привлекались наличные научные и технические силы — закипала коллективная работа… Так работал Сергей Иванович на фабрике. Николай Иванович со своей стороны, взяв в ведение коммерческую сторону дел товарищества, постепенно, без резкой ломки принялся за коренное преобразование их. Торговая деятельность товарищества начала расширяться: оно открывало оптовые склады и розничные магазины не только в центре России, но и на окраинах ее, а равно в Южной и Северной Персии. Теперь потребитель в значительной мере становится ближе к производителю товаров — мануфактуре.
Таким образом, дружно работая, братья Прохоровы подняли свое дело на должную высоту.
Но братья не только продолжали дело, унаследованное от отца, а решили расширить свое производство за пределы ситценабивного дела. А именно: к ситценабивному делу присоединить дело бумаготкацкое и бумагопрядильное.
Расширяя и совершенствуя производства своих фабрик, товарищество, верное заветам основателя фирмы и его непосредственных преемников, постоянно пеклось об улучшении материального и духовно-нравственного быта своих рабочих, не жалея средств на это дело.
«Живите не для богатства, а для Бога, не в пышности, а в смирении; всех и кольми паче брат брата любите», — говорил Василий Иванович своим сыновьям. Своею жизнью, своим отношением к ближним вообще, и к рабочим в частности, он был образцом справедливости и сердечного отношения.
Потомки Василия Ивановича шли в своей жизни этим, им указанным путем. Заботы о благоустройстве быта рабочих никогда владельцами мануфактуры не отодвигались на задний план, делалось это всегда не по принуждению или по обязанности, а по сердечному влечению.
Какого бы вопроса в данном случае мы ни коснулись, мы встретим тут не одни лишь добрые начинания, а традиционно укоренившиеся твердые положения. Уж так у нас исстари заведено. Забота о жизни и здоровье рабочих, попечение о престарелых и немощных, воспитание и устройство в жизни малолетних — все это на Трехгорной фабрике Прохоровых имеет свою историю.
Подавая сведения о своей фабрике, братья Прохоровы в 1853 году на вопрос о том, какую пользу приносит их учреждение, писали: «О пользе, приносимой заведением, можно судить по количеству ежегодно выдаваемой заработной платы, простирающейся на сумму от 100 до 140 тысяч рублей, по возможному наблюдению за нравственным и физическим положением народа, для чего на фабрике устроены для рабочих отдельные спальни, лечебница, школа для живущих при ней и приходящих из окрестности детей и взрослых мужского пола».
Чтобы приохотить рабочих к посещению церковных служб, братья Прохоровы и в те давние времена из рабочих и учеников при храме содержали церковный хор. Читатель уже видел, что братья Прохоровы были первыми фабрикантами в России, которые устроили у себя на фабрике школу для рабочих и подняли ее до степени ремесленного училища в то время, когда вообще никто, может быть, еще не помышлял о насаждении технического образования. Недаром «Северная пчела» 1832 года на своих страницах замечает: «Давно ли известный технолог Дюпен предлагал учредить во Франции школы для ремесленников, а у нас уже несколько лет существует и процветает подобное частное учебное заведение с целью, чтобы, обучая ремеслу, образовать ум полезными сведениями, поселить в сердце нравственность, основанную на Вере, и таким образом облагородить человека и ремесло, а через это открыть средство к поддержанию семейного благосостояния».
Важно тут не то, что Тимофей Васильевич, его братья Константин и Яков Васильевичи, затем Иван Яковлевич и его дети учредили, содержали и содержат уже в течение 100 лет у себя на фабрике ремесленную школу и другие образовательные учреждения, а важно то, что они в данном случае принимали сами непосредственное участие в устроении самих этих учреждений.
Даже пожар 1877 года и переселение большей части фабрики в Серпухов не прервали деятельности мануфактуры в этом направлении: школа за это время потеряла лишь ярко выражавшуюся раньше ремесленно-техническую окраску.
Устроив фабрику, Иван Яковлевич, несомненно, обратил серьезное внимание на свою школу. Среди фабричных бумаг 1880-1881 годов нашлось большое количество контрактов, по которым мануфактура взяла в свои мастерские ремесленных учеников на 4, 5 и 6 лет.
Та техническая фабрично-ремесленная школа, которая была хороша в 30-40-х годах, уже в 80-х годах не могла удовлетворить спросу возросшей техники производства. Это Иван Яковлевич ясно видел; при каждом отдельном случае, когда вместо русского мастера приходилось ставить иностранца, он чувствовал, что настало время устроить такую фабричную школу, которая давала бы мануфактуре нужных работников. Выполнение этой задачи взяли на себя сыновья Ивана Яковлевича.
Возвратившись из Германии, Сергей Иванович был поражен неподготовленностью наших рабочих, их малой сообразительностью и небрежностью к работе, сравнительно с тем, что он видел в Мюльгаузене. Он на первых же порах задался мыслью создать себе надежный контингент низших служащих: толковых красковаров, красильщиков, раклистов, искусных граверов и других мастеров, «унтеров промышленности», как он выражался, которые были бы непосредственными руководителями труда рабочих. В декабре 1885 года правление решило восстановить фабрично-ремесленное училище. Педагогическим персоналом училища, при участии заведующих отделениями фабрик товарищества, был намечен учебный план «вечерне-дополнительных» классов. 7-го января 1886 года 46 малолетних рабочих и ремесленных учеников, имевших подготовку не ниже начальной школы, уже сидели в классе.
В программу дополнительных классов, кроме общеобразовательных предметов, составляющих курс двухклассных училищ, входили начала физики и химии, рисование и черчение.
Дополнительные классы дали столь хорошие результаты, что товарищество решило упрочить их положение. По предложению управляющего Отделом промышленных училищ И. А. Анопова, дополнительные классы 19-го августа 1894 года были преобразованы в школу ремесленных учеников, первое в России учебное заведение этого типа. При увеличении требований со стороны фабричной администрации по отношению к ученикам школы правление Прохоровской мануфактуры всегда шло навстречу этим запросам. Учебный план школы постепенно видоизменялся и расширялся.
15-го июля 1905 года, согласно ходатайству Почетного Смотрителя школы Н. И. Прохорова, школа была преобразована в мануфактурно-техническое училище с тремя приготовительными при нем классами, равносильными трем старшим классам городских по Положению 31-го мая 1872 года училищ.
В течении 29-летнего своего существования «дополнительные классы», школа ремесленных учеников и мануфактурно-техническое училище выпустили 451 человека, окончивших полный курс учения. Из всего наличного числа питомцев училища 80-85% работает по различным отраслям русской промышленности. До 250 человек в настоящее время отдают свой труд мануфактуре, их взрастившей, не мало из них служит химиками-техниками и на других фабриках Московского и Владимирского районов или техниками в различных конторах и других учреждениях в Москве.
Рабочие Прохоровской мануфактуры высоко ценят заботу товарищества о воспитании их детей. Мало того, что обучение в училище в продолжение 6 лет для всех бесплатное, товарищество учеников трех специальных классов принимает на полное свое содержание. Руководители мануфактуры не забывали удовлетворять духовные потребности и взрослого населения своих фабрик. В восьмидесятых годах еще до появления закона об обучении малолетних рабочих на фабриках существовали вечерние классы для малолетних рабочих. Фабричная администрация зорко следила за тем, чтобы малолетние исправно посещали уроки. С 1897 года при фабричном училище была открыта мужская воскресная школа для взрослых, в которой вскоре открылись занятия и в вечерние часы, 2 раза в неделю. С постройкою ткацкой и прядильной фабрик женский труд нашел на фабриках большое применение, и товарищество в 1898 году открыло при училище также бесплатные вечерние и воскресные классы для женщин. В мужских и женских классах обучалось ежегодно от 400 до 600 человек взрослого населения.
В 1884 году, по инициативе С. И. Прохорова, были устроены классы оркестровой музыки, где молодые фабричные ремесленники обучались игре на духовых инструментах. В 1885 году товариществом были учреждены духовно-нравственные и образовательные беседы и чтения со световыми картинами и основана бесплатная библиотека для служащих и рабочих.
С 1887 года на средства мануфактуры на фабрике устраиваются бесплатные народные спектакли, для чего вначале имелось особое здание вместимостью на 1 300 человек. На сцене Прохоровского фабричного театра по преимуществу шли произведения Островского, Гоголя, Писемского, Аверкиева… Исполнителями в большинстве случаев являются служащие и рабочие фабрик товарищества.
Несмотря на то, что московское городское самоуправление, взимая с рабочего населения больничный сбор, брало на себя обязательство оказывать бесплатно медицинскую помощь, ее всегда оказывалось недостаточно, в особенности на окраинах Москвы. Владельцы Прохоровской мануфактуры искони с 30-40-х годов при своей фабрике имели бесплатную лечебницу с постоянными кроватями, в которой был постоянный фельдшер, и врачом давались бесплатно советы. С расширением фабрики увеличивался и размер больницы и состав медицинского персонала.
Престарелые и хроники — больные рабочие и служащие всегда от фабрик получали пособия в виде пенсии или помещались в богадельни. Так, еще в 40-х годах Прохоровы давали помещение или оплачивали его стоимость для приходских (Никольской и Предтеченской) богаделен и выдавали значительные денежные пособия. Впоследствии была устроена и собственная богадельня. Что же касается пенсионеров, то их всегда было более или менее значительное количество, например, в настоящее время их 192 человека. Кроме того, в экстренных случаях, острой болезни или другого несчастия, рабочим оказывались и оказываются единовременные пособия, что всегда составляло и составляет значительную сумму в расходах мануфактуры.
Обеспечение рабочих здоровою и недорогою пищею владельцы мануфактуры всегда считали одною из первых своих забот. В первой половине прошедшего столетия и в начале второй его половины рабочие продовольствовались артелями, забирая пищевые продукты частью в хозяйском складе, частью на стороне. В целях лучшего довольствия мытелыцики, чернорабочие, ученики долгое время принимались на фабрику на хозяйских харчах. Когда в 80-х годах на фабриках товарищества сильно увеличивался семейный элемент, выросла забота о приобретении предметов первой необходимости по доступной цене, товарищество тогда со своей стороны сделало все нужное, чтобы прочно организовать Общество потребителей. При пособии товарищества и непосредственном доброжелательном его руководстве, это учреждение сразу стало прочно, принося ощутительную пользу его членам. Ежегодно обороты Общества потребителей простираются за 500 000 руб.
Чтобы обеспечить рабочих своих фабрик удобным и здоровым жилищем, Прохоровская фабрика всегда прилагала к этому все свое старание. Но в особенности этот вопрос обострился за последние 25 лет. Частные квартиры вздорожали, да на окраине города они и очень плохи. Поэтому товариществу пришлось затратить весьма большую сумму на упорядочение этого чрезвычайно важного вопроса в жизни рабочих. Вступление Прохоровской Трехгорной мануфактуры в новое столетие жизни ознаменовалось большим ее успехом при участии на Всемирной Парижской выставке 1900 года. За успехи мануфактуры в техническом деле товариществу была присуждена высшая награда — гран-при; за заботы о быте рабочих, по санитарному отделу, товарищество получило «золотую медаль», и, наконец, школа ремесленных учеников товарищества, участвуя в выставке по учебному отделу, удостоилась высокой награды: ей присуждена «золотая медаль». Владелец мануфактуры Н. И. Прохоров за его промышленную деятельность удостоился ордена Почетного Легиона; при этом заведующие отдельными частями фабрик товарищества также получили соответствующие награды.
II
Прохоров Николай Иванович, потомственный дворянин, Мануфактур-Советник, родился в Москве в 1860 году, скончался 19 сентября 1915 года на своей подмосковной даче, близ села Никольского. Заболел Николай Иванович в июне месяце. Не вполне оправившись, он стал выезжать и, не слушая советов врачей и близких, неустанно работал. Избранный председателем организационно-испытательной комиссии по устройству Московского военно-промышленного завода, Николай Иванович всецело отдался работе по мобилизации промышленности и до последних минут своей плодотворной жизни, будучи опасно болен, сильно интересовался делами исполнительной комиссии (названной выше). Смерть летала уже над ним, но, захлебываясь в волнах ее, он все твердил: «Как грустно, я лежу в постели, а люди работают».
Прохоров Н.  И.
Прохоров был одним из самых видных представителей московской промышленности и общественным деятелем. Он был самым крупным пайщиком, председателем правления товарищества Прохоровской Трехгорной мануфактуры, председателем правления товарищества Ярцевской мануфактуры, членом совета Русского для внешней торговли банка, владельцем каменноугольных копей в Донецком бассейне, казначеем Попечительного совета Иверской общины и принимал участие во многих просветительных и благотворительных учреждениях. Как только началась война, Николаем Ивановичем было устроено несколько лазаретов. Помимо организации лазаретов и гласных пожертвований, он много уделял из своих средств на нужды армии, о чем знали только близкие к нему люди. Он был известен также как общественный и политический деятель; промышленные круги неоднократно намечали его кандидатом в Государственную думу. В 1905 году уделил много труда на составление истории революции. Записки эти будут изданы. Почивший безукоризненно владел многими иностранными языками. Он получил образование в Ревельской гимназии, затем на юридическом факультете Московского университета, по окончании которого вступил в правление Прохоровской мануфактуры, во главе которой состоял до последних дней своей жизни, и превратил это предприятие в одно из самых известных и крупнейших в России, причем на своей фабрике постепенно вводил все новейшие технические усовершенствования. В то же время он заботился об улучшении быта рабочих, устраивая больницы, школы и т. д. Благодаря этому и личному обаянию своему, он пользовался большим авторитетом и глубоким уважением в промышленных и общественных кругах и среди рабочих. Почивший уделял много времени организованной при фабрике школе, заботился о ней; он любил учеников школы, оказывал им всевозможные услуги, выдвигал талантливых. Он гордился школой и успехами учеников ее, — преклонялся перед трудом, труд был культом всей его жизни, в труде он находил цель и смысл жизни.