Дом Божий
Три беседы о Церкви
© Электронная библиотека " Митрополит Сурожский Антоний "
© Вэб-Центр "Омега" Москва 2001 г
http://hramtikhonovo.narod.ru/6.pdf
Митрополит Антоний : Я вам дам несколько примеров. Вскоре после того, как я
епископом стал, приезжал в Голландию Владыка Николай Крутицкий. О Николае
Крутицком я знал только то, что печаталось и говорилось, то есть речи, проповеди, какие-
нибудь документы, и у меня было самое тяжелое впечатление о нем. Я приехал в
Голландию. В Гааге было богослужение, я принимал в нем участие, и скажу сначала о
богослужении. Церковь -- малюсенькая, алтарь такой, что между престолом и вратами
можно одному человеку стоять, вокруг несколько человек, и пройти никуда нельзя было.
Там стоял Владыка Николай Крутицкий, митрополит Николай из Парижа, я, настоятель
гаагского прихода и пара священников. В самом храме было что-то очень страшное, по-
моему. Туда пришла горсточка наших прихожан, а кроме них -- все, кто хотел следить за
Николаем Крутицким: не скажет ли он, не сделает ли он что-нибудь, в ответ на что можно
будет объявить: он советский шпион, он агент... И атмосфера была просто жуткая. Знаете:
Владыка Николай стоял, молился и служил, как будто он один перед Богом, а в храме
была такая чересполосица различных чувств, переживаний, что мне представилось: это
Голгофа. Распятый Христос, рядом с Ним Божия Матерь и один ученик, на каком-то
отдалении несколько женщин, которые не могли подойти, но остались сердцем и всем
существом верны; а вокруг толпа. В ней -- первосвященники, которые над Ним смеялись,
воины, которые прибили Его ко кресту и разделяли Его одежду между собой: они
ремесленники, им дела не было до того, кто умирает; народ, среди которого одни пришли
посмотреть, как умирает человек (это бывает везде; когда во Франции еще работала
гильотина, люди ходили в пять часов утра смотреть, как обезглавливают человека). Были
там люди, которые думали, а вдруг Он сойдет с креста, и я смогу стать верующим без
риска: Он победитель, я за победителем пойду!.. Были такие, которые, наверное, думали:
только бы Он не сошел с креста, потому что если это произойдет, я должен подчиниться
этому страшному Евангелию жертвенной любви, крестной любви!.. И просто народ,
пришедший посмотреть, продавцы лимонада, прочий базар... И вот такое чувство у меня
было в этом храме: что в сердцевине один человек стоит только с Богом. Я не стоял так,
потому что я переживал и его и окружение, -- я знал это окружение. А он стоял и
молился. Когда я выходил, одна голландка (Анс Ватерройс, я даже помню ее) сказала:
"Что это за человек? вокруг него буря, а он стоит, как утес". В конце службы он сказал
проповедь, и к одной фразе прицепились все враги: "С этого священного места я лгать не
стану..." И что пронесли? -- "с любого другого места он нам будет лгать..." Они
восприняли это не так, что каждое слово он говорил перед лицом Божиим и не мог
соврать, а так, будто в другом месте он солжет.
Назавтра я ему служил переводчиком целый день. К концу дня мы оба устали, и
когда последний человек ушел, он встал: "Ну, Владыко, до свидания". Я ему говорю:
"Нет, Владыко, я приехал в Голландию не ради того, чтобы вам служить переводчиком, я
приехал для того, чтобы с вами поговорить". -- "Я слишком устал". -- "Вы должны мне
дать четверть часа времени". -- "Почему?" -- "Потому что все, что я знаю о вас, наводит
меня на мысль, что я вас уважать не могу, что вы предатель; я хочу убедиться, прав я или
неправ". И он мне сказал: "Ах, если так, давайте говорить!" И мы сидели и разговаривали;
и я помню последнюю его фразу: "И поэтому, Владыко, не судите нас более строго,
нежели мы вас судим". А то, что он мне до этого сказал, перевернуло меня. Я его стал и
любить и уважать, чего раньше не делал. (В первый год, что я был священником здесь, он
должен был приехать на профсоюзный съезд в Шеффилд, и я ему послал телеграмму в
Москву: "Ввиду того, что вы приезжаете на политический съезд, я вас прошу в храм не
приходить, потому что я вас не допущу"... Я был тогда щенком, но он мне телеграммой
ответил: "Одобряю и благословляю". Вот какого размера был человек).
О нем говорили Бог знает что. А он мне рассказал, как его Владыка Сергий попросил
стать посредником между ним и Сталиным. Он отказывался: "Я не могу!.." -- "Вы
единственный, кто это может сделать, вы должны". Он мне говорил: "Я три дня лежал
перед иконами и кричал: Спаси меня, Господи! избави меня!.." После трех дней встал и
дал свое согласие. После этого ни один человек не прошел через его порог, потому что
верующие перестали верить, что он свой, а коммунисты знали, что он не свой. Его
встречали только в служебной обстановке. Ни один человек ему руки не подал, -- в
широком смысле слова. Вот какая жизнь. Это мученичество такое же, как быть
расстрелянным. А потом, когда он восстал и стал говорить проповеди, где обличал
безбожие, ему запретили говорить проповеди, его закрыли от верующих. Умирая, он мне
оставил записку: "Я всю жизнь хотел служить Церкви, и меня все оставили. За что, за
что?" Это письмо у меня есть. Вот один человек, один пример.
Комментариев нет:
Отправить комментарий