«ВСТРЕЧИ С РЕКОНЬЮ»: ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ДИМИТРИЯ МИХАЙЛОВА
2000 г. – РЕКОНСКИЕ РАССКАЗЫ
Меж болотных стволов красовался восток огнеликий.
Вот наступит октябрь, и покажутся вдруг журавли.
И разбудят меня, позовут журавлиные клики,
Над моим чердаком, над болотом забытым вдали.
Широко по Руси предназначенный срок увяданья
Возвещают они, как сказания древних страниц.
Все, что есть на душе, до конца выражает рыданье
И высокий полет этих гордых прославленных птиц.
Рассказав о том, как случилось, что мы встретились с Алексеем Ивановичем Ершовым, я передаю слово ему.
Фото (\Реконь 1\ВР Веб\E - foto - Реконские рассказы\Ершов 15.jpg) (справа) Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Я помню службу одну когда причащался там, в соборе.
- Это когда было? Пасха?
- Да, Пасха.
- Маленький?
- Крестная на руках еще держала. Мне чайную ложку чего-то такого влили в рот, а потом еще и кипятку, да и горячий кипяток-то... А потом бархатной этой... обтерли.
- Нифонт причащал?
- Да. Там кто-то ходил еще с ним мне ... (показывает вытирание губ)
Фото (\Реконь 1\ВР Веб\E - foto - Реконские рассказы\01.jpg) (справа) Семья Ершовых переселилась в Реконь в 1930 году из-под Будогощи. Алексею Ивановичу было тогда 2 года.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- До 1930 года наша семья проживала в Киришском районе, деревня Малая Новинка, это рядом с деревнями Ставрово и Горятино. 30-й год шла коллективизация повсеместно. А в Рекони, когда развалилась коммуна, образовалась свободная земля сельскохозяйственная. И вот власти провели вербовку. И малоземельных крестьян, по их желанию, перевезли в Реконь, в бывший монастырь. Это было летом в 30 году. Когда мы туда приехали, там монахов уже совершенно не было, оставался только священник один, отец Нифонт. Колхоз назвали, согласно поветрию, "Безбожник"
Они были частью второй волны переселенцев, призванных на место разбежавшейся коммуны, так и не сумевшей воплотить в жизнь слова партийного гимна "кто был ничем, тот станет всем".
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- А потом чего? Собрали, кого собирали - ставка-то была "кто был ничем тот станет всем". Если он не хотел работать, так он и там остался тоже... коммуна эта разбежалась потом. Вот собрали с окрестных деревней собрали желающих переселиться туда. А ведь и чего не ехать-то было?
Впрочем и вторая волна состояла явно не из трудолюбцев, и когда к осени выяснилось, что урожай пойдет под снег, а председатель под суд, пришлось срочно объединиться с соседним заозерским колхозом "Сталинец". Так дважды опозорилась в Рекони новая власть, не сумев использовать мелиорированную, ухоженную и намоленную землю, на которой кочан капусты вырастал по пуду и вообще были урожаи, фантастические для местных жителей..
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Такое хозяйство было в этом монастыре... ведь там такие скотные дворы были... ну все: земля обихоженная, урожаи такие, что никому в деревне и не снилось... если кочан капусты вырастал по пуду, так что там говорить. Ну, люди съехались, но работать надо было. А собрались тоже кто искал где полегче да получше. И доработались, что урожай под снег надо оставлять. Ну а председателю же отвечать надо… Они чтобы уйти от ответственности, решили объединиться с соседней деревней Заозерье и вот согласовали... А Заозерье тоже мужики были... ну как сказать все... плотные крестьяне настоящие. Они согласились, чего такие земли не взять, это 86 гектаров пахоты было. И стали вот Заозерье-Реконь одним колхозом. Это еще до войны, а уж после многие уехали. Война прошла, так мужиков перебили. Ну все равно оставалась бригада эта - колхоз "Сталинец" назывался.
А мы там, отец... в общем, родители мои прожили до 60 года.
Там уж осталось... три семьи осталось. Ну так же в колхозе том - в основном пасли молодняк, стадо колхоза нетели. Там сено косили на них, и пасли там их, и они там и содержались, потому что дворы там все еще монастырские были. Ну а в 60 году что ... дом наш, в котором мы жили, его увезли в Неболчи. Из него больницу построили там в Неболчах, и сейчас больница эта стоит. А семью нашу, отца с матерью - вывезли в Тальцы. На станцию Тальцы, там дали им жилье. Так... С тех пор там никого.
К этому времени уже умер наладивший крепкое монастырское хозяйство последний настоятель Рекони архимандрит Иннокентий, но жив был и вел службы последний реконский монах отец Нифонт. Невысокий сухонький старичок, приветливый, немногословный, он доживал свой век в келье под колокольней, смиряясь со всем, что посылал Господь. Пока можно было, служил в храме. Когда сельсовет опечатал храм, ходил по домам, совершал требы. Его уважали за это тихое мужество все без исключения. На его длинных по-монашески службах в храме было тесно от собравшихся издалека окрестных жителей.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- И службу помните?
- Да, службу помню. И помню крестный ход с этими… с хоругвями вокруг церкви.
- Хоругви стояли где?
- А по бокам.
- Где икона Троицы?
- Да, да. Мне было тогда может четыре года, может пять. Нет, пяти не было.
- А отец с матерью причащались, ходили в церковь?
- Да, да. Все ходили. С Заозерья, было, придут, из Зобище придут, полную церковь набиралось.
- А семья жены жила в Зобище?
- Да, в Зобище.
- В том самом доме?
- Да.
- И тоже верующие, тоже ходили в Реконь?
- Да. Тогда неверующих единицы были. Но вот откуда они вдруг в такую массу появились?
- То-то и удивительно…
Все так же великолепен был монастырский сад, аккуратные дорожки, белые стены ограды. Все так же сияли в люстре разноцветные масляные лампадки. Электричество так никогда и не пришло в Реконь до самого запустения. В соборе за правым клиросом все еще висела уже мало кем почитаемая знаменитая чудотворная икона Троицы. Народ больше любил новые иконы, в пышных ризах и красивых киотах.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- А икона Троицы, которая была в церкви, она там была, когда вы там поселились, или не было?
- Была еще.
- Она где была, в соборе?
- В соборе.
- Вот здесь вот, с правой стороны, за правым клиросом?
- Да, да, да.
- А какая она была, икона Троицы, покажите, пожалуйста.
- Вот такая вот примерно (показывает на столе)
- И там Троица на что похожа, какая по иконографии?
- Этого не помню.
- Ну, три Ангела...
- Да. Дерево там...
- Дерево?
- И только три Ангела?
- Ну вот не помню.
- Темная?
- Да, темная.
- Темная, старая.
- Старая, рублевская...
- В окладе?
- Нет.
- В киоте?
- Нет.
- На стенке?
- Да.
- И народ ее как-то почитал особенно?
- Я бы не сказал... Почитали больше которые красивые были, эта так вид-то...
А на Пасху маленький Алеша звонил с ребятами на колокольне.
Могучий полиелейный колокол ему было и не качнуть.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- А большой один колокол был, ой, гудел.... Далеко слышно было.
- Большой внизу висел?
- Нет, на третьем этаже.
- На третьем ярусе?
- Да, да.
- А внизу висели маленькие?
- Внизу один только на втором этаже висел, и то от часов колокол, и он был с трещиной, дребезжал.
- А где были часы?
- Часы были между вторым и третьим этажом.
- Выходили на внешний фасад?
- Выходили на церковь.
- Большие?
- Большие часы.
- И каждый час били?
- Ну, мы уже были, когда они испорченные были.
- А кроме Вас там еще звонили?
- А как же, молодые ребята лет 18-20. Большой-то колокол мне и не качнуть было. Здоровому сильному надо было, а то и вдвоем раскачивали. Такой мощный был. Я забыл, сколько он пудов весил.
Когда сбрасывали, так он в проем-то не вошел. Разбивали кирпич с обеих сторон.
Тихо ответили жители, тихо проехал обоз,
Купол церковной обители яркой травою порос.
Тина теперь да болотина там, где купаться любил...
Тихая моя родина, я ничего не забыл.
Ершовых отец Нифонт выделил среди других переселенцев с самого начала. Им дали две комнаты на первом этаже бывшего келейного корпуса, где была и монашеская трапезная. Вскоре после поселения глава семейства по совету жены обратился к старому священнику с необычной просьбой. Он просил растолковать свой сон, внезапно превратившийся в явь.
Во сне старец Амфилохий подал ему ласточкино гнездо и велел положить на божницу, а утром хозяин дома, идя по делам, наткнулся на лежавшее на дорожке, ведущей к собору, ласточкино гнездо и вспомнил свой давешний сон.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- А когда поселялись, я правильно помню, что отец к нему пошел с этим вот сном?
- Да. Ну вот он спросил... что вот отец Нифонт, как вот... такое мне? Вот он говорит, что...
- А сон-то расскажите, что бы уж сразу вместе.
- Ну, отец, в общем, проснулся утром и говорит: мать, а что такое мне приснилось, приснился, говорит, старец. А это я не знаю, видел он его или нет, старца... Да нет, он 1886 года рождения, так что не видел.
Старец, говорит, приснился. Но он рассказал тогда, когда нашел гнездо. Утром пошел, и гнездо нашел, и вспомнил сон-то.
- На дорожке, которая здесь?
- Да, да. Старца, говорит, повстречал, и он мне дает это гнездышко, принеси домой и положи на божницу. Что такое?
- И сон кончился?
- Да. А Нифонт и говорит ему: благословил вас.
- А как он узнал Амфилохия, по портрету?
- Да. Слух был и портрет был.
- А портрет висел у Нифонта в келье?
- Да. Вот он когда икону принес - и портрет принес. У нас вот этот портрет во второй комнате...
- Которая выходила на забор?
- Да.
Немногословный монах не стал объяснять, как много значит это благословение, но стал явно выделять семью Ершовых, заходил в гости, парился вместе с отцом Алексея Ивановича в бане.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- С отцом они дружили?
- Ну как... хорошие отношения были. Придет откуда-нибудь, еще холодно, остывши, зимой или осенью, приходил: Марфа Михална, можно тут самоварчик? - как же нет? Сама согреет, чай попьют, поест...
- Наверное, не случайно он икону передал и портрет? Ведь много было людей в округе...
- Не знаю... видимо, симпатия была...
Маленькому Алеше доводилось бывать в его келье, относя отцу Нифонту нехитрые домашние гостинцы.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- А Вас мама посылала к о. Нифонту?
- Посылала. Когда в воскресенье чего испечем, так - снеси пару пирожков ему. Когда кусок мяса небольшой, зарежем когда там теленка или овцу… Так... к празднику.
На епархиальном собрании в Тихвине священникам сказали, что началось гонение, и им надо быть готовым ко всему. В середине тридцатых это не требовало комментариев. Вернувшись в Реконь, отец Нифонт зашел к Ершовым с необычной просьбой. Просил принять на хранение портрет старца и икону «Знамение» со скита.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Там кто-то в общем, высокий чин церковный присутствовал. И говорил, что, говорит: "Идет гонение... гонение идет на Церковь и на священнослужителей, что будьте ко всему готовы". Вот он пришел оттуда… сидит и говорит.. "Да-а..." Ну, как сказать, любил он, конечно, выпить маленько... Ну я об этом упоминал уже. Бог простит, не надо об этом.
- Почему не надо?
- Ну, тоже человек...
- Человеческое все.
- Да. Ну, выпил маленько и говорит: "Так и так, меня, наверное, тоже скоро арестуют". И говорит матери: "Марфа Михайловна, я принесу Вам икону". Вот и рассказывает, что "приснился мне сон: старец приходит и говорит: Сходи на скит, возьми там в этой часовне икона" - "Какую икону? Я, - говорит, - не знаю". - "А, - говорит, - она сама тебе покажется".
Ну, говорит, я зашел, а она на меня смотрит. А икона, действительно такая: вот где ни находишься, а она все время на тебя смотрит. Видимо, письмо хорошее. А может, и действительно Святая сила в ней содержится.
Ну вот... В один прекрасный день приносит завернутую икону эту в тряпочку чистую... «Икона, а это, - говорит, - портрет старца, пусть он здесь, с иконой, будет». Вот так.
- И икона и портрет были там, да?
- Икона в том углу (показ на плане Рекони)
- Покажите какого размера икона руками.
- Как лист. А портрет меньше.
- На портрете он сидит в монашеской одежде?
Фото (\Реконь 1\ВР Веб\E - foto - Реконские рассказы\051.jpg) (справа)
- Да, да, да... И так вот руки на коленях сложены. Это литография... вот с этого портрета. Написано маслом.
- А икона была на дереве?
- Икона икона она рамка обтянута холстиной.
- Вот та икона, которая на кресте на скиту сейчас стоит, она такая же?
- Такая, но маленько там чуть не точно... Там тоже на иконе кресло как тоже ... закрыто... покровом каким-то таким... никаких украшений... в красном цвете...
- Икона висела в углу... она там была одна или там было много икон?
- Нет, там еще было... Распятие было и потом еще Богородица, такая еще была.
- А Вы их с собой забирали, когда уходили от немцев?
- Да, забирали, все забрали. И на этот портрет... шкаф там остался, и на этом шкафу портрет сверху стоял...
- Немцы его взяли?
- Не знаю, кто взял. Затерялся он.
Так к гнезду на божнице добавилась и новая икона, а на шкафу поместили портрет Амфилохия. Икону до самой смерти родители берегли и возили с собой, а портрет пропал в войну - его забыли в спешке, уходя в лес от немцев. Удивительно, что в эпоху открытого иконоборчества никто даже не спросил Ершовых про икону Знамение. Впрочем, новые иконоборцы были прагматиками.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Замок повесили и ключи забрал сельсовет. А потом приехали, иконы снимали, сдирали ... с икон. Это ж оклады были, я не знаю, там ведь тоньше бумажки была фольга-то... что там с ней возьмешь, ведь там плавить, так перегорит все. Такие черного дерева киоты, красивые, все за стеклом... багром спихивали со стенки.
- Кто ж это делал-то все?
- Дак у нас палачи найдутся, было бы кого казнить.
В России бунты пахнут черноземом,
Крестьянским потом, запахом вожжей.
Прислушайся - и загудит за домом
Глухой набат мужицких мятежей.
Серпы и косы заблестят на солнце,
Дай выпрямиться только от сохи.
С пальбой и свистом конница несется
И красные танцуют петухи.
Вставай, мужик, помазанник на царство,
Рассчитываться с барами пора,
Жги города !
И гибнет государство,
Как роща от лихого топора.
Трещат пожары, рушатся стропила,
Братоубийцу проклинает мать...
Смести бы лишь под корень все, что было.
На то, что будет - трижды наплевать.
И под ярмо опять, чтоб после снова
Извергнуться железом и огнем.
Кто сверху ни поставлен - бей любого,
Хоть пару лет авось передохнем!
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Мне рассказывала Анастасия Григорьевна, что из Заозерья, как там люди срывали эти богатые занавески и кто-то даже пытался на престол усесться. Потом плохо кончил этот человек.
- Не знаю этого. Но я видел... Я зашел тут, когда вот они открыли там и там грохот стоял, ну схватят этот…
Видел на моих глазах, как он эту икону зацепил, она в киоте висела, высоко висела. Там и лестница была, люстру-то зажигали, на колесах катали лестницу. Люстры-то были масляные лампадки-то. Ну и красиво было, эти все лампадочки разного цвета. Зажгут, такое мерцание
- А электричества не было?
- Нет. Никакого электричества. Там вообще электричества сроду не было.
- Пока Вы жили, вообще электричества не было?
- Нет, нет.
(...)
- Меня так поразило, как это он так, прямо зацепил чем-то. Оклад-то дернул… И все это… молотком или чем там… смял. И в ящик ее.
- То есть они искали золото или что?
- Так видимо… Может и серебро.
- Иконы сами не брали?
- Нет. Иконы зачем… Библиотека была, книг много было, так вот помню, что две подводы нагрузили они книг, а остальные, ну вот какие там… или сельскохозяйственного или такого… ну в общем светского назначения - увезли. А эти церковные, такие (показывает руками) фолианты, обложки деревянные, сафьяном обтянуты, уголки золотым так были обтянуты уголки… содрали. А это… на улице валялось.
- Никто не пытался защищать?
- Э, тут… что Вы хотите… Если придут, а у тебя икона висит: давай снимай, вон, в костер ее. Кто защищал? Вон кадры показывали - несут, сами несут. Сняли и несут в костер, что горит на улице. У нас-то этого не было. Это я уж по телевизору видел. Кадры старые.
- А то, что у Вас икона в доме висела, как, чекисты не приходили?
- Ничего не было. Никто ничего не сказал, даже не спросили.
Так же прагматично разоряли монастырскую библиотеку. Увозили полезные советскому человеку книги, а с роскошных церковных фолиантов сдирали украшения и бросали во дворе.
Однажды, возвращаясь из соседней деревни, отец Нифонт увидел, как с колокольни сбрасывают колокола. Их разбивали и грузили на подводы. Рачительные крестьяне подбирали упавшие по дороге куски, использовали - раскалив, кидали в воду согревать пойло для скота.
Полиелейный колокол не пролезал в арку колокольни, пришлось вырубать. Это было незадолго до ареста отца Нифонта. Он ушел в келью и не выходил из нее в тот день.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Сбрасывали (колокола) в 37-м году?
- Вот не помню... Нифонт еще был не арестован.
- А арестовали когда?
- Арестовали летом, а в каком... в 38-м, наверное. Приехали двое милиционеров на телеге с Заозерья. В Заозерье "воронок" стоял.
- Вы говорили, он пришел, увидел, как колокола сбрасывали...
- Да он побелел весь, на нем лица не было, только крестился: "Господи! Господи!"
- Это было перед его арестом?
- Да.
- В те же времена, когда он передавал икону и портрет?
- Нет, это пораньше. Тут уж ему не до иконы было.
- Он тогда один остался в Рекони?
- Да. Я помню его только одного, а больше ни одного монаха. Я знаю, что один монах после войны уже был в Пчевже. Работал в лесопункте. В Заозерье сын у него был.
- Эти люди дожили до нашего времени? Сын?
- Нет, сын давно умер. 28-го года был, так сказать.
-А из каких-то еще историй про Нифонта что расскажете? Говорили, что дружил с семьей... Семья отца дружила с Нифонтом?
- Так его все уважали, все без исключения. Старичок... В праздники, помню, приходил, служил.
- По домам ходил?
- По домам ходил. Это уже когда запретили в церкви служить.
О, Мати Света не остави нас,
Взыщи мене, единая отрада,
Да оживет во мне хоть в смертный час
Разбойничья спасительная правда
За отцом Нифонтом приехали на телеге два милиционера из Заозерья. В Заозерье его ожидал "воронок". Пишут, что он расстрелян в Тихвине. А люди говорили, что умер по дороге. Отца Ершова тоже арестовывали - как посмел вступиться за врага народа. Вместе с односельчанами подписал письмо, просил не раскулачивать овдовевшего мужика с шестью детьми.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Перебираться начали еще до войны. Поумнее которые были мужики хозяйственные,
работящие они кто какими путями, а с колхоза вышли, кто куда уехали. Ну еще до этого там раскулачивание прошло. Так новая экономическая политика была, туда же наоборот разрешили с деревень с местных кто земли мало имел - туда, в Реконь. И потом прижимать начали. И там зажились, колхозов-то не было, они самостоятельно - сила была, рабочие руки в семье были, - ну, хорошо стали жить, - а потом коллективизация.
Ну и клич этот: "Уничтожим кулачество как класс!" А какое кулачество? Если я помню такое, Костя Иванов был, у него шесть человек семья была, и там и жена у него умерла - и его и раскулачивать решили. Представляете!
Ну, правда там они собрали подписи, подписали и, кстати, отец мой тоже подписался, что - какой он кулак? Дак отца арестовали в Дрегли, милиционер пришел, увел. И там в кутузке сидел. Потом, говорит, вызвал начальник милиции и спрашивает: ну чо, чего ты врага пожалел? - Да какой он враг?! Какой враг - шесть человек детей!
Потом так этого мужика... они две или одну семью, Апрелевых, увезли в Мурманскую область на поселение, кулаками посчитали.
Отец Ершова не хотел идти в ногу со временем, когда мужчины считали доблестью не защищать, а предавать друг друга. Господь сохранил их, история с письмом осталась без последствий. Хотя ему могли припомнить дружбу с Нифонтом.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- А все ведь верующие, все в церкву ходили. Помню, пацан был, помню - два мужика заспорили: ты вот, ты вот, ты на клиросе пел, - один другому говорит. А тот: а ты с кружкой по церкви ходил. А кружка называлась такая железная… как умывальник (показывает руками). Прорезана, горловинка такая, туда кидали…
- А стреляли в иконы, вот там пули наверху…
- А стреляли при мне, да, солдаты ехали из Порога…
- Вот здесь вот стреляли?На воротах, в Богородицу?
- Да, здесь вот, стрелял он отсюда (камера на плане Рекони) Я Вам показывал… где-то арки большой…
- Большая арка и наверху икона…
- Да, при мне это было. Кол взял такой толстый, сено там… там висела веревка и на колу висела винтовка, он взял… на нем шуба чистая такая была, он наверное, командир, или разжалованный, не знаю… не солдатское такое одето.
Он снял эту винтовку, перезарядил, грохнул и матерится. Опять перезарядил, грохнул, опять матерится. Пять раз выстрелил. Бабка в этом… ну не бабка, женщина в этой сторожке-то жила, вышла: кормилец, что ты делаешь-то, заплакала, да ты что делаешь… Расстрелял обойму, повесил обратно.
На земле, в небесах и на море
Наш напев и могуч, и суров:
Если завтра война, если завтра в поход,
Будь сегодня к походу готов.
Война в детской памяти Алексея Ивановича осталась как трагическая неразбериха, цепь нелепых и страшных событий.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Мы ушли - еще немцы где-то там были под Тихвином... Только солдаты проходили так... мимоходом...
- На Зобище уходили?
- На Порог, на Зобище, кто куда шел. Молодой был, но я удивлялся, что как в войсках допустить такой разворот: одни идут на Тихвин с Будогощи, Будогощь взяли немцы, с Будогощи идут на Тихвин, но немцы взяли и Тихвин - с Тихвина идут на Будогощь. Встречаются и ночуют вместе.
"Ты откуда?" - "Да я с Тихвина". - "А куда идешь?" - "На Будогощь". - "Ну вот, в Будогощи немцы". - "А ты куда идешь?" - "А я на Тихвин" - "Дак и в Тихвине немцы". И утром, однако, просыпаются, один туда пошел, другой сюда.
- Они были три дня в Рекони...
- Меньше. Две ночи ночевали...
Запомнился рассказ фронтового шофера, как немцы заняли Реконь. Это было в субботу 15 ноября. С десятком других солдат он дожидался возвращения своего командира, уехавшего уточнять обстановку, варил макароны в сторожке на углу кладбища и вдруг увидел въезжающие в Святые врата танки, выскочил рассмотреть - и сразу увидел на броне черные кресты в белых квадратах.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Это было, значит... 15 ноября. А рассказ это шофера нашего. 15-го числа они к нам в лес прибежали. В бараке мы жили в лесу. Пришли 11 человек их и среди них вот этот шофер. Вот этот шофер рассказывает, как немцы зашли.
Они в сторожке на углу кладбища, значит, шофер и еще там 8 человек было солдат, а он на машине грузовой ЗИС... нагруженная была четвертинками водки и макаронами. Он ждал. Командир у них был старший лейтенант, тот с машиной уехал на Зобище еще - куда чего, куда отходить... куда отступать или куда ехать... Говорит, вот я сейчас уеду, до Зобища доеду и вернусь, а вы пока ждите тут. Вот они сидели там, значит.
Он сварил макароны в котелке - и вдруг от Заозерья слышит - моторы шумят и лязг гусениц. Ну в окно смотрит, окно-то на дорогу туда было - два танка идут. Они вошли в ворота и остановились. А он, значит, говорит, дай-ка посмотрю что это, чьи танки-то.
Вышел и - два танка стоят и танкисты высунувшись с люка двое в том и в другом танке. По пояс. Один в бинокль смотрит, а башни повернуты по направлению к дороге на скит.
Ну вот, я, говорит, выскочил, смотрю, на броне белый квадрат на боку и черный крест в этом квадрате. Я, говорит, сразу развернулся, и уже не зашел туда в это... в помещение где там это... печка топилась и макароны его варились, а - коридорчик-то сквозной - на кладбище прямо.
Он говорит, я выскочил на кладбище и только и успел крикнуть: "Ребята, немцы!" На кладбище-то, говорит, выскочил, а по кладбищу идут, говорит, человек 40 в белых халатах с автоматами наизготовку. Я, говорит, обратно сюда, опять к этому танку выскочил, а он, немец,смотрит в бинокль, повернулся, на меня смотрит и улыбается: "Рус, не бегай, свои!"
А он говорит: какое там мне свои... он мимо танка и в ворота, и вдоль стенки той, ограды кирпичной, - и к лесу. До лесу добежал и лесом, опушкой, значит, к Порогу прямо побежал.
Туда за деревню выскочил, на поле, смотрит, еще солдаты там. И вот их собралось 11 человек. И по полю по этому значит... Надо было лесом опушкой идти, а они по полю... слышат, что сзади грохочет - это их рассказ - грохочет танк - следом по дороге
По пути их чуть не подавил гусеницами танк с автоматчиками на броне.
Но немцы не считали нужным даже убивать их.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Ну и точно, говорит, выскочил тоже на это... танк на поле. А мы, говорит,. канавы-то были хоть и глубокие, мы говорит, по канавам, пригнувшись так и давай к лесу бежать. А они хохочут, на броне сидят солдаты, хохочут и у нас над головами с автоматов стреляют.... Говорят: "Рус, рус, не бегай! Свои." И хохочут. Потешаются. Он говорит, если бы стреляли по нас, они бы нас всех перестреляли. Вот такое положение было. Ну, разброд был, все деморализованы были войска наши.
Воскресенье немцы отдыхали. А вот в понедельник день для них был тяжелый.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Немцы вошли когда в Реконь?
- Вошли под вечер в субботу. Это 15 число, ноябрь месяц.
- ...41 года.
- ...а на следующий день воскресенье, у них был выходной.
- Война войной...
- Да. Выходной был. Стриглись там, мылись, брились. На гармошках пиликали. Я их не видел, мы в лесу были. А там же женщина оставалась с двумя двойняжками, двумя пацанами маленькими. Они, правда, ей ничего не сделали, не обидели ничем.
- Много было немцев?
- Да порядком было. И два танка было там еще. А вот в воскресенье они отдохнули, а в понедельник утром колонна построилась и ушли.
- На скит.
- Да, до Глади дошли. Там успели отрыть окопчики, кое-где, там ни траншей, ничего - окопчики. Стрелять с колена, даже не полный рост, а отсюда, со станции, подошли войска сибирской дивизии, разгрузилась на Хотцы на станции. Ну и быстро тут... в соприкосновение, видят, что наших много, а их, наверное, меньше было... а потом и танки у наших были, и артиллерия. И с хутора с этого, с Меньшикова их моментом.
До скита откатились. А потом наши подошли следом и уже под скитом там где-то, наверное, метров с двухсот, прямой наводкой начали стрелять. Поднялись в атаку, а они там... там же высотка, а там же делянка была спилена ... такие только (показывает ниже колена) елочки были... ну как чистое поле. И напрямую как начали гвоздить туда снарядами...
- ...и, в-общем выгнали их, во вторник уже не было в Рекони?
- Да, да.
Да, в понедельник день для них был тяжелый. Навстречу им выдвигалась свежая 92 дивизия, которой когда-то командовал Блюхер. Выкатив орудия на прямую наводку, сибиряки заставили немцев откатиться сперва на скит, а вскоре и бежать к Рекони. Танк лейтенанта Валерия Муштака мог бы довершить разгром, внезапно выйдя наперерез отступающим к гати, соединявшей скит и Реконь.
Он успел подбить немецкую машину с боеприпасами, но сам был по ошибке подбит нашим орудием со скита, последним выстрелом поразив подбивший его расчет.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Я говорю, специально заинтересовался - как могло быть, если они отступали немцы со скита, и танк шел к скиту, но он не по дороге шел, он другой стороной обходил. А потом он, когда до скита осталось меньше километра, он видимо решил на дорогу выйти. Или не поняли, что уже наши идут войска по дороге, и только выехал... даже на дорогу не выехал, только показался со стороны и ему со стороны скита значит выстрел. А это орудие сорокапятка, с которого... которое стреляло, в 150 метрах тоже на дороге. Видимо, они услышали, танк идет. Чей танк? Наш ? немецкий? Как определить... Да и времени , видимо, у них не было. И это орудие оказалось разбито. Кто подбил этот танк? Кто подбил орудие? Вот я так заключил, что они друг друга подбили просто. И лейтенант вот этот Муштак погиб в этом танке.
А я почему говорю, я нашел… взрывом выкинуто... корочка с удостоверения... написано "лейтенант Муштак Валерий Тимофеевич, заместитель командира танковой роты"
Несколько лет торчали на гати танк и немецкая машина, а среди разбитых снарядных ящиков не расходился огромный кровяной сгусток. На войне как на войне... Кто теперь догадается, что значат странные железяки посреди болота, ставшего братской могилой и русским, и немцам?
На горе - на горочке стоит колоколенка,
А с нее по полюшку лупит пулемет.
И лежит на полюшке сапогами к солнышку
С растакой-то матерью наш геройский взвод.
Бой за сам монастырь был недолгим, но жестоким. Выкаченные на прямую наводку орудия оказались бессильны против на совесть сделанных прадедами стен Рекони, а множество немецких пулеметов не давало нашей пехоте поднять головы.
Тогда взвод лейтенанта Галкина, засев с пулеметом на обочине дороги, перекрыл немцам сообщение с Заозерьем.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Когда немцы уже, значит, эта часть, болотом отошли и вышли мимо Рекони в километре от Рекони, на заозерскую дорогу. В Реконь не зашли. Остальные, которые успели, прошли в Реконь, остались. И в Рекони закрепились. А когда наши подошли туда, решили атаковать. Атаковали, немцы отбили их. Там же стенки-то разобраны были, и они их... эти пулеметы поставили - там много пулеметов, потому что характерно, там где стоял пулемет, там и кучка гильз.
Когда, значит, подошли наши к Рекони, решили сразу видимо с хода атаковать, но атака не получилась, потому что немцы хорошо закрепились там. Тогда предприняли ну как бы обходной маневр... взвод Галкина ... он как бы по званию лейтенант вроде был. Они вышли - лесом вышли на дорогу, которая шла на Заозерье и там на обочине... а там от опушки леса до дороги в общем было это... метров полторасто, наверное, они на опушке с пулеметом залегли. И вот, когда машины с Рекони ехали, они эти машины там расстреливали. И восемь штук на этой дороге машин, которые сожгли... одну сожгли, а остальных просто подбили.
И немцы побросали машины, которые на дороге, и другой стороной речки лесом, значит, убежали. Ну я не знаю, где они, но факт тот что они три с половиной километра опять там закрепились… немцы, задержались. Вот. Когда наши Реконь взяли и пошли на Заозерье наступать, и ... это я сам лично видел - танк стоял у ворот, приготовился, видимо, на Заозерье ехать, там атака была назначена, этот танк только три с половиной километра отошел, немцы подбили, когда он на мост… - мост прямо через речку взорван был, а пониже этого старого моста там другой уже новый был сделан ... у саперов бревна через реку... - и он когда повернулся боком, чтобы подъехать туда, они... а видимо, орудие недалеко тоже немецкое было... ему в бок. Пробоина. И снаряд там внутри взорвался, в общем. Танкисту ногу оторвало. Там в Рекони лежал в этом... привезен... может, еще живой был, не знаю. Но нога в этом танке так и ... лежала. Вот такие дела были.
Горочки-пригорочки, церкви-колоколенки...
Что кому назначено? Чей теперь черед?
Рана незажитая, память неубитая,
Солнышко, да полюшко, да геройский взвод
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Зимой дело-то было, в ноябре месяце. Но их все равно немцев догнали до Заозерья, в Заозерье они снова закрепились. И вот... ну и пошли метели потом, морозы, а в метели ну чего они... а когда снег стаял, мы в окрестностях поэтому ... 29 человек собрали наших солдат. Похоронили. Подошла весна, снег начал таять и начали трупы эти вытаявать. Мы собирали их. Вот собрали после, когда растаяло все, мы собрали 29 человек похоронили.
Ну, конечно, сколько похоронили сами солдаты, я этого не знаю. Но на кладбище было две могилы.
Сколько похоронено там - ничего. Табличка стояла с звездочкой и все. Фамилий ничего не было.
После взятия Рекони в подвалах Троицкого собора располагался медсанбат.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- В РеконИ, значит, после взятия, под Троицкой церковью, под собором, организовали... там мощный подвал был... что там бомбой его не взял бы никогда, - там госпиталь организовали. Вот туда вывозили раненых. Ну я не знаю, видимо, там операций не делали, а только первая помощь. И дальше увозили между Зобищей и Хотцами. Вот в лесу был госпиталь. Там операции делали. Но там не строения были, было .... землянки, палатки. А сколько там этих потом - снег сошел - сколько окровавленных бинтов было куча вокруг собора-то... носилки окровавленные ...
Зарастают окопы колючим кустом,
Не поймешь, кто закопан на месте пустом,
Без имен их земля спеленала, темна,
И не знает, кого потеряла, страна.
Потом больше месяца штурмовали Заозерье. Если бои за монастырь назвали Реконским побоищем, то какое слово выразит то, что творилось в Заозерье?
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- После того как Реконь взяли наши, тут они между Реконью и Заозерьем немножко тормознулись. За речкой немцы, их там, однако... вышибли оттуда, и они до Заозерья ушли.
В Заозерье вот там закрепились. И там бои шли месяц, даже побольше даже маленько месяца. 15 декабря, где-то они в середине... забыл я число уже... в середине декабря, значит, уже ушли и... наши там неоднократно атаковали их. Ну а поскольку местность такая была, что нужно с одной горки опускаться, а деревня на другой горке, а немцы на горках на этих, в деревне. И пулеметы кругом, значит. Ну наши раз в атаку, два в атаку - а потом как снег сошел, после этих атак там как будто после жатвы снопы лежали на полях на этих. Солдатики наши.
Вот и бились. А потом разговор: "Катюша, Катюша" - Слышим солдатский разговор-то. Что такое? Откуда Катюша? Какая Катюша? Думаю, что такое: женщина и... война. А потом как-то, значит, это, видимо, в ноябре месяце, утром, на рассвете... а мы тут жили в лесу, в общем, ушли в лес с Рекони, когда... подошли войска, фронт когда подошел. Вот я помню, что вышел утром из барака, ну еще не рассвело, по-моему, и вот вдруг загрохотало, и грохот стоял, наверное, минут пять, не меньше. И все удивились, ну все, говорят, в Рекони все церкви провалились. Барак наш аж скрипел всеми балками скрипел. Что такое, что такое?
Катюша, Катюша... Удар Катюши по Заозерью действительно был. Только попали не по немцам, а по сосредоточенной для атаки нашей пехоте.
- А потом в Реконь-то пришли, а с Заозерья солдатики раненые, и кто идет, прыгает, кто ... кого везут, кого на машине, кого на лошади, окровавленные. И матерятся. Прямо ругаются, что оказалось, что эта "Катюша" попала по своим. А если бы она по деревне попала, то, конечно, немцам там не удержаться было. Там рощица была такая, так она вообще весь лес срубленный был. Сломанный. А там сосредоточивши были, чтобы "Катюша" обработала и атака. Так атака эта... не получилась. Ну вот это сколько я читаю, литературы и воспоминания, нигде такого не упоминается. Нигде не упоминается, а такое однако было ведь.
Ну и потом когда снег стаял, тоже там начали убирать, там больше двух тысяч похоронили. Солдат наших. Это уже колхозникам пришлось похоронить.
А что выбили, говорят, так немцы, когда под Тихвином их разбили, они сами ушли. Ушли на железную дорогу на Медведок, на станцию.
Вот так. Так и не взяли штурмом эту деревню.
Рассказывает Клавдия Фоминична Петрова, дер. Заозерье:
- А говорят, что немцы очень мало потеряли здесь людей. Было немецкое кладбище здесь у вас? Ершов говорит.
- Есть кладбищо.
- Немецкое...
- Немецкое кладбище было... мы построивши...
- Ваш дом?
- Вот наш дом на немецком кладбище и вот рядом этот домик, напротив, перекосивши-то... на перекрестке как раз. И этот дом большой - он еще недостроен, - и тут... на перекрестках было кладбище немецкое.
- А правда что потом немцев наши...
- А потом приказ пришел, что... убрать с деревни все... враги наши.
- И прямо...
- И прямо их куда-то, я не знаю, я тифом болела в это время. А у нас была ямочка вот тут выше, ну там спрятана была посуда и еще что-то... эту ямочку расширили и хотели этих немцев в эту ямочку... похоронить. Приказ пришел - убрать всех с деревни. Но 14 человек тут оставлено, в этой ямочке.
- А приказ пришел от кого?
- Высшего начальства, не знаю кто.
- То есть 14 немцев еще лежат здесь?
- Да 14 человек оставшись.
- Так а что ж ни креста не поставили над ними, ничего?
- Так а кто поставит-то?
- А все похоронены были те, кто погиб при взятии? Их куда похоронили?
- Наши-то?
- Да, наши.
- Они где искали, там их и хоронили.
- Прямо на поле?
- Прямо на поле. Вот на горку там по эту сторону кладбище было и по ту сторону. Ну, могилы. Могилы были по 70 человек в одной могиле. А потом вот сделали перехоронение. Их два раза перехоранивали.
Не хочу под плитой именною лежать,
Мне б водою речной за стеною бежать,
Мне песчинкою лечь в монастырь, что вместил
Территорию тех безымянных могил
Ершовы вернулись в Реконь и с радостью увидели, что их дом уцелел. Пришлось, правда, на свой страх и риск с помощью кусачек обезвреживать немецкие мины, поставленные на растяжках. В доме не было ни забытого в спешке при уходе портрета Амфилохия, ни ласточкиного гнезда на божнице, однако благословение старца вновь подтвердилось зримо и очевидно. Посреди комнаты лежал огромный неразорвавшийся гаубичный снаряд. Если бы он взорвался, неминуемо сдетонировал бы и целый штабель противотанковых мин у стены дома.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Ну тогда еще эпизод с благословением вторым, когда во время войны снаряды попали сюда.
- Вот мы жили тут… Этот дом, в общем, обшитый тесом был.Такие доски широкие, так вот на конус они плотно так прилегали… и покрашено. И было у нас четыре оакна, две комнаты - четыре окна. Когда мы пришли с лесу, тут оказалось этот тес проломленный и два бревнышка таких на ширину окна… оно заделано, окно-то… эти два бревнышка выбиты. А в комнате посередине пола такой…( показывает руками) …такой поросенок, снаряд. Лежит! Главное, этот ударничек-то вот настолько торчит вот из головки.
Я его еще так… потрогал, ну, шевелится он. Все нормально. Как он бревна пробил, а не ударился этим…
Кажется, видимо, на излете, ударился боком. Или донышком, я не знаю.
- Там же мины, кажется, были…
- А там у стенки вот здесь… вот здесь на улице… (камера на плане Рекони) два штабеля… немецкие вот такие эти… (показывает руками)
- Противопехотные?
- Да какие… там противотанковые. Во такой толщины вот такая штука.
- Так что если бы он сдетонировал…
- …полдома бы оторвало бы. Штабель два ряда.
- Значит, снаряд летел с этой стороны, получается?
- Да.
- Похоже, наш снаряд-то.
- Наш снаряд, я и говорю. Гаубицы.
- В общем сохранил…
- … и вот этот снаряд у меня вот здесь закопан. Вынес его, закопал. Там и лежит и сейчас.
- Черные следопыты-то не нашли?
- А там у меня в пруду две мины лежали эти, которые мы разминировали… там, перекусили тросики кусачками. Я их вот так на руках снес и положил на лед под тополем, прямо на лед. Но я-то оставил, они туда прямо… там остались. Так вот, я уже здесь был, отсюда с Киришей пошли эти… черные эти следопыты, миноискателем стали шарить, нашли. Вытащили обе. Одну там подорвали они… то ли в костер положили… дерево срубило им этим взрывом. А вторую унесли куда не знаю.
(Далее - еще один вариант рассказа в другом месте интервью)
- Они в понедельник уже и откатились.
- А когда (Ершовы) вернулись в Реконь?
- Мы вернулись в декабре, нас туда не пускали, войска стояли, пока с Заозерья их не выгнали.
- А когда вернуись, то как обнаружили дом?
- Дак дом как обнаружили... выбиты два бревна и снаряд лежит на этом...
- ...на полу.
- ...ну рамы и стекол не было ничего. Никто там не жил. Солдаты по лесу, в доме не было их. По лесу в землянках жили.
- А снаряд-то какой был?
- Снаряд 155 миллиметров, гаубичный. Раздельный. Такой вот коротенький... гильза такая, туда мешки с порохом таким вот... накладываются. Снаряд вставлялся, потом это... Так вот стреляли откуда, это ж выходит , что с хутора стреляли. Или со скита, или с Глади. Батарея стояла тут у Меньшикова хутора.
- И попал и не взорвался...
- Да, попал и два бревна вышиблено... там окошко было заделано, коротенькие бревна... ну еще раз говорю, попало туда куда надо. Мы потом липы поставили и там окно сделали. А то были окна только на север, а тут и на запад сделали ради этого снаряда.
- И как только не взорвался боек-то...
- Да, боек я потрогал, он вот так вот... но до него ничего не дотронулось. Там чуть...
- И мины...
- Да, а если бы мины лежали у стенки, на улице два штабеля лежали... такие колобахи, две штуки в ящике, ящики алюминиевые с ручкой. А две были поставлены мины. Здесь... распущена проволока на тянута... у этого... штабеля.
- Так что…
- Так вот она привязана, где взрыватель, проволока-то, а пришел раненый к нам в Реконь, на крейсере ... на линкоре "Октябрьская революция" служил, а подошли когда в блокаду... так их сняли и под Пулково послали... ну, морской пехоты. А ему, когда они там штурмовали высоты, с высоты немец ему сюда вот пулю (показывает около носа) воткнул, а эта пуля где-то там в шее около позвонков осталась. Так и умер с пулей с этой.
- ... перекусывал эти мины...
- Да, он этим кусачками перекусил тросики эти. Я так на руках их в пруд снес.
- Если бы эти мины взорвались, то дом...
- Тут полдома бы снесло. Наверняка бы снесло. Столько там взрывчатки лежало.
- Так что Ваше жилище сохранилось...
- Да...
- ...до конца.
- До шестидесятого года.
Высокий дуб, глубокая вода,
Спокойные кругом ложатся тени.
И тихо так, как будто никогда
Природа здесь не знала потрясений
Вместе с Ершовыми вернулась и икона Знамение. После войны жизнь в Рекони медленно угасала. Сюда так и не дотянули электричество. В уцелевших монастырских коровниках содержался колхозный молодняк, но к 1960 году все население Рекони составляло три семьи. Из Неболчи пришел врач, присмотрел добротный дом под больницу и вскоре Ершовых перевезли на станцию Тальцы.
-Так что жилище сохранилось до конца...
- Да, до шестидесятого года.
- А в шестидесятом году как разъезжались? Кто куда уехал?
- Да куда... Там же получилось так, что в нашем доме там, наверху семья жила: мать и этот вот Коля, которого я крестик золотой ношу, и дочка. Дочка постарше сына.
И чего они там с матерью повздорили, в воскресенье тоже... В субботу нагулялись, а утром она пошла мать корову доить, а она (показывает вокруг шеи) веревку повесила. Удавилась. Вот и все. Не, опять мистика, конечно, но...
- Да тут сплошная мистика
- То, что они ночевали с сыном, она первую ночь лежала там, на столе, обряжена уже. И на печке они там всю ночь молились. Что там у них было, не знаю. Но когда утром вышел, сказал, что "Теперь поверю, что и ч... есть, и Бог есть". И больше она ни одной ночи там не ночевала. И похоронили ее. И она больше (...) И уехала.
А потом вот остались там две семьи: мы и еще вот две старушки на кладбище. А потом осенью в шестидесятом году пришел хирург с Неболчи, вдвоем.Тот ему сказал: "Чего ж ты там, дом хороший". А у нас в этом доме была собственность: две эти, две комнаты. Собственность там.
- Одна, в которой снаряд упал, да?
- Да. Говорит: "Вот так и так, дом мы перевезем, а вам дадим равноценное жилье, но на станции Тальцы. И вот, когда вода там установилась, они через Порог на машинах приехали, дом разобрали, на машинах увезли. И в Неболчах собрали больницу, но уже одноэтажную сделали. Он же такой (показывает) был.
- И посейчас она там?
- Да, и посейчас, с нашего дома.
- А вас там жило сколько, в этом доме?
- Ну, там только две семьи: мы и вот там наверху. А наверху вот такое несчастье...
- А ваша семья... там кто жил? Папа, мама?
- Мама, отец и все. А мы приходили. Мы же работали на (...), в лесу.
А потом сын с армии пришел вот, младший. Там со мной поработал немного.
Но здоровье плохое было, уволился и уехал туда. Там пожил с родителями.
Там была организация ленинградская "Большевик", такой завод был.
- И отец с матерью в Тупике жили, да?
- В Тальцах. Им там, когда этот Хрущев разогнал МТС... А там база-то была у них: дома построены мастерские. Ну там дом свободный был, там это. Полдома отдали им.
Потом они перебрались в Кириши.
- А, это я привез его сюда, уже он старый когда... Это в 88 или в 89.
- А вот та семья, куда он (отец от Вас) ушел?
- А они тоже, у них квартира тут (в Киришах).
- Так это кто, родственники?
- Это вот Шиманские, это внучка племянницы моей.
- И еще раз. Как попала икона к ним туда?
- Так вот. Ну раз уж они переехали, они и икону взяли с собой.
- На станцию Тальцы, да?
- Да. А икона... Уже получилось так, что когда мама в памяти была,
она сказала, моей первой дочери сказала: "Юлюшка, умру - икона тебе
остается". Но они с этим не посчитались, в общем...
- А как же икона попала-то к ним?
- Они в Тальцах родители жили. А она с ним это, женщина Маша, в общем
жена младшего брата. Там с ним в Тальцах жили
- Шиманские
- Ну они-то раньше не Шиманские, Ершовы были.
- Так они тоже жили в Тальцах и увезли икону в Кириши сразу после смерти мамы?
- Да, мама умерла - они сразу увезли икону. Потому что слышали
такое мамы завещание-то на дочку было.
- Они верующие и считают икону чудотворной? Почему ее забрали?
- Они (...) считали, что она какую-то художественную большую
ценность имеет.
- А, то есть не из-за того, что она чудотворная икона?
- Они не знали, чудотворная она или нет. Да и мы-то не знали, что
чудотворная. Это вот с Вас пошло. Я как увидел на скиту, я говорю: "Такая икона вот у нас была"
- Ну, я-то случайно ее получил, искал-искал.
- Так Вы и сказали. Я говорю: "У нас эта тогда есть на станции икона". Так вот очень...
- Ну если Господь нам поможет сегодня, мы тогда может быть сегодня ее еще постараемся увидеть.
- Попытаемся
- А где живет семья? Вы адрес помните?
- Вот на Ленина, вот здесь вот.
- Точный адрес можете сказать?
- Да. Адрес точный... Забыл квартиру. Третья, вроде бы, квартира
- А дом?
- А дом, дом, дом ... Дом одиннадцатый, вроде.
- А как полное имя? Шиманская...
- Шиманская Ирина Петровна.
- Петровна... Вот она владеет иконой сейчас.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
Уже живя здесь, в Киришах, после 70 года, смотрю как-то телевизор и вдруг узнаю: Реконь.
Колокольня. Места знакомые. Кричу: смотрите, смотрите! И вот - Невзоров, оказывается... каким образом он с Тихвина и на вертолете залетел туда и попросил он экипаж, сделали посадку, и вот он ходит там, Невзоров с камерой, и рассказывает: вот тут клады закопаны, тут такое... После его выступления туда хлынули потоком гробокопатели.
А кладбище-то.. не знаю, там вроде был один купец похоронен, а то хоронили-то монахов и местных, с окрестных деревней крестьян. Какие там клады, на кладбище тем более... Ну их что смущало, что вдобавок у монахов там остались ... игумен там похоронен был: крест металлический, в общем, красивый крест стоял и могила выглядела шикарно. А остальные там в этом... в старой церковке в этой, деревянной кресты для... запасены были заблаговременно для братии, кто умирал там... и они лежали, несколько штук этих крестов, в деревянной церковке этой. Ну а когда разогнали монастырь, с деревень привозят… старуха умерла, простая там колхозница умерла и крест лежит бесхозный, значит, ей ставили железный крест на могилу.
Так этих старух там всех повыкапывали из-под этих крестов. Какие клады могли найти?! Все развернули, разворотили все... И даже камень этот подкапывали, где там по преданию написано, что икону охотники нашли на этом камне. Под этим камнем искали клад. Разумеется, ничего не нашли. Вот так и завершилась Реконьская история.
И хорошо, что еще не знали, что у Старца там ни креста, ничего над могилой не было, в церкви поскольку. А то бы и тут кости бы вывернули.
Казалось, что от прожитой в Рекони жизни осталась только икона Знамение, к которой молодое поколение Ершовых относилось скорее как к художественной ценности и родовой реликвии. Но однажды Алексей Иванович, как некогда его отец, увидел во сне старца Амфилохия, и долгие годы этот сон не давал ему покоя.
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- Это наверное 78 - 79 год.
- Не помню время. Но снится сон, что мы с женой вроде бы в Реконь идем. Скит этот сопочку перешли, бугорок этот, спускаемся туда, к Рекони. С правой стороны там, это было так раньше, там же все было чисто, леса не было, вообще не было никаких деревьев, вот там лежал камень.
Вот мы опускаемся я смотрю, на камне старик сидит. В черном одеянии вот буквально вот так ( указывает на портрет Амфилохия), только палка, длинная палка и вот так положенная через ноги. Сидит так это, в полуобороте ко мне. А я и говорю жене: старец, Амфилохий. Я сейчас к нему подойду, поговорить. И главное, я перешагиваю канаву, делаю шаг - и на камне никого. Скрылся. Я, значит, вижу такое дело, вернулся обратно. Или не вернулся обратно, повернулся, (потом) повернул голову - опять сидит. Я еще шаг - снова потерялся. Я тогда разворачиваюсь и говорю: иди, Валя, ты иди, он со мной разговаривать не хочет. И смотрю, она подошла к нему, и она там сказала, может - я не слышал - ничего не сказала, а он говорит, я-то слышу, говорит: скажи Алешке, что он неправильно делает.
И вот до сих пор этот сон я как наяву вижу.
А я не послушал, надо было все же... мне сделать так как он хотел.
- А тогда что случилось?
- Да ничего... у нас с отцом получилось... отец тогда... я привез его сюда, он от меня ушел. Ну, этот, как его... семейный конфликт.
Алексею Ивановичу не хватило чего-то - то ли веры, то ли мужества и сил души. Случилась трагедия, которая расколола семью надвое, и икона Знамение с этого времени стала недоступна для него. Стали больше и больше пить сыновья, как говорится, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но прошло немало лет, прежде чем над ними грянул смертный гром.
Фото (\Реконь 1\ВР Веб\E - foto - Реконские рассказы\IMGA0830.JPG) (справа) Отец и сын на самодельном болотоходе, сделанном из мотоцикла, везли в деревню битум. Саша сел за руль нетрезвым, поехал рискованно в горку, не успел поддать газку, мотор заглох и тяжелая машина покатилась назад...
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- А болотоход когда перевернулся, это какой год?
- Это 99-й год.
- Так, вкратце, расскажите.
- Ну он... поехали мы в деревню... там надо было картошку убрать. Доехали до станции, а там битум был заготовлен, крышу собирались перекрывать. И я там набрал этого битума, там когда нефтепровод прокладывали, там просто вылито было этого битума с машины... такая лужа здоровая. А я наколол его... а на битум-то хорошо этот рубероид приклеивать. Набрал... Приехал сюда, наэтом... вот, на болотоходе на этом.
А там у него вот сзади... как сказать... ну, багажничек сделан. Вот на этот багажничек два мешка этих битума и положили. И поехал-то он... на этой на горке тут напротив кладбища. И он не по дороге поехал, там береза была упавши... под березой-то можно было проехать. Он поехал туда выше. А там он зимой ездил по насту, снег-то глубокий. И там у него срублены эти деревья, которые мешали, пеньки. Ну если бы еще он трезвый был, а он еще... (показывает рукой у горла) изрядно похмелился после... ночного... бдения. Ну и.. горка-то стала повыше там... метра полтора и всего высоты-то там. Он... ну если человек... (показывает еще раз жестом, что пьян) прозевал газку подкинуть. Мотор-то, он у него заглох. Тормозов-то нету. Назад и покатился.
Я сижу у него сзади и эти два мешка на багажнике, и он покатился, и одним-то колесом задним этот пенек-то...
Ну он как норовистая лошадь, мотоцикл на дыбы, и назад.
Прямо перевернулся и нас накрыл. Обоих. Ну я-то ладно, я два позвонка сломал, но выбрался сам...
- С переломанным позвонком-то как встал?
- Два позвонка сломал. Встал. Ноги дрожали, но чего... надо. Я глянул на него... верите-нет, волосы дыбом стали.
Он лежит, глаза открыты, на глазах прямо пузыри кровяные, такие... вот такие пузыри. И эта приборная доска у него так лежит, вот так (показывает, проводя рукой по носу). Нос сломан, естественно. Челюсти в нескольких местах сломаны. Я: Саша! Саша! Поднимать - мне не поднять. Потом мешок один, значит, вытащил этого... битума, и за колесо взял... и откуда сила взялась? ...и поднял его (болотоход). Перевернул, но поднял. Доску-то снял с него. А у него и голова вдавлена в землю вся... ну жидкая там земля слабая... туда вдавлена.
-Потом его в Хотцы?
- Вот, слушайте. Ну, он лежит, не двигается, только пузыри вот. Я думаю - все, уже мертвый. Я аж закричал
...жуть. А потом... упал тут, ветки-то нарублены, лежат, на ветки упал, лежу. Слышу, зашевелился. Я глянул: шевелится. В сознание пришел. И выбираться оттуда... Выбрался. - Ну чего? - А он... кровь... вот такими кишками кровь-то (показывает до живота рукой).
"Ну чего?" - говорит.
Провод это... провод газа оторван. Да он лежит и на него этот бак-то ведь кверху, там воздушное отверстие небольшое, бензин капает... прямо ему на грудь. И зажигание не выключено. Как
искру не... не проскочила искра... сгорел бы заживо тут.
"Ну, - говорит, - давай, отец, как хочешь, давай разворачивай" Я говорю: "Да куда я поеду, пойдем потихоньку друг за другом, будем держаться, пойдем на станцию. Два километра" - "Нет, - говорит, - давай переворачивать". И вот мы вдвоем его перевернули. Опять на колеса поставили. Ключи высыпались тут с этого... с багажника все.
Поставили кое-как. Так вот он в руку взял этот тросик газа, завел, и ехал так... он держал рукой, а другой рукой за руль держался. Приехали на станцию. "Пойдем, - говорит, к Ивановым." "Не, - говорю, - Саша, мне ходить... я тут полежу"
Отошел, да сразу вдоль изгороди лег. А тут... чего такое... ну, люди-то пришли... этот и... хорошо у него там был этот ... Курочкины... сын... отсюда, в Киришах был. На машине на своей. Тот: "Чего с вами?" Я вот: так и так... Он мне принес доску... ложись, говорит, на доску. Он говорит: чего? Я говорю: спина болит. Спина вся... Вот... а Саша пошел туда к Ивановым, где приставал. А там эта... дочка там хозяина была. Он: там такое дело... но не испугалась... и это... бинт нашла и там ему это... обтерла, забинтовала все.
Пришли, я говорю: Игорь, подвези нас это... хотя бы к поезду-то... на машине. Он говорит: не к поезду, я, говорит, вас до места, до Киришей, подвезу. И до Киришей привез нас к самой больнице, сдал нас... в больницу.
- Потом реанимация?
- Реанимация мне не понадобилась... да и его в реанимацию не клали, только поехали на рентген сразу, сняли... в травматологию. В травматологию попали тут... доктор такой, что не дай Бог. И главное, на другой день приходит... меня-то положили в палату, а его, места не было, в коридоре положили... а утром приходит, смотрит: "А этот что, еще живой?" - говорит на него. У этого со стресса-то... "Да я, - говорит, - еще тебя переживу". Ну и там слово за слово... Этот и говорить не может, а... Вот так... Потом он него взъелся, и больничный ему спортил, что он с врачом грубо разговаривал... И так говорит: "Ты не умер еще" - живому человеку. Ну, восемь недель надо было лежать. Он мне шесть недель продержал, говорит: этого выписывать надо. Я-то с ним ничего не говорил, но раз я отец... Он: надо домой, на хаус, на хаус... на хаус.
А брат говорит: ему еще две недели надо лежать. (Он:) я знаю, сколько ему надо лежать... на хаус. Ну я ушел... да я и рад, что ушел, там лечение-то было, сами знаете.
Как удалось отцу со сломанным позвоночником поднять тяжелую машину? Как не сгорел заживо сын, лежавший под текущим бензобаком при невыключенном зажигании? Как случилось, что их довез до Киришской больницы заехавший к родственникам хороший человек? За полтора месяца в больнице у Алексея Ивановича было время подумать. Стало понятно - это Господь. Выйдя из больницы, отец и сын впервые пришли в храм, чтобы поблагодарить Бога.
Подожди, побудь еще немного,
Время нас успеет разлучить.
Может быть у самого порога,
Ты меня попробуешь простить
Рассказывает Алексей Иванович Ершов:
- А как потом приходили в церковь?
- Дак вот я говорю как... ведь он долго... Саша, как хочешь, а нам нужно в церковь обязательно. Ну сначала брыкался, потом мы пришли, пришли... А там две женщины работают, ну они... родственницы мне приходятся. Вот они привели, пойдемте, говорит, к батюшке. Расскажем. Батюшка стоит на этом, на возвышении-то... у алтаря. Вот, говорит, отец Александр, ребята после аварии... Ну что, говорит, давайте благословлю вас. Благословил. Вот так попали мы...
А через год Саша узнал, что из Питера пошли на скит ребята, чтобы поставить крест, и когда паломники отдыхали на обратном пути, Саша решил подойти познакомиться. А потом, видимо, поверив нам, привел отца, чтобы не столько показать нам Реконь, а передать ее память.
- А на Сашу повлияло как-то?
- Ну, повлияло... Если бы он потом остановился бы и этого... не керосинил бы больше... повлияло бы, конечно. А так...
А так выводов-то не сделал настоящих.
- Ну как сказать, скит-то он, все-таки помогал чистить.
- Да.
Мы снова вспоминаем, как Алексей Иванович взошел на скит, чтобы поклониться кресту и сказал: "Вот такая икона была у нас". С креста смотрела на него и на нас Богородица Знамение".
Мы, наверное, во многом ошибались
И во многом разобраться не смогли,
Но по совести, по чести жить пытались
И для вас Отчизну нашу сберегли.
И пускай сегодня прошлое не в моде,
Я скажу по-старомодному сейчас:
Мы уходим, мы уходим, мы уходим...
Дай вам Бог пожить, ребята, лучше нас.
* * *
Фильмы и фотографии, а также архивные материалы по Рекони можно получить наложенным платежом в некоммерческом православном центре «Нектария»: www.nektaria.ellink.ru E-mail: nektaria@mail.ru
Комментариев нет:
Отправить комментарий